Иерусалим - Сельма Лагерлеф

Крестьянин вдруг со смехом остановился. Он так размечтался, что ему казалось, будто он уже покинул землю и очутился на небе у своего отца.

«И вот, войду я к нему в горницу, — продолжал он, — вдоль стен стоят крестьяне, все с рыжими седеющими волосами, седыми бровями и большой нижней губой, и все, как две капли воды, похожи на отца. Увидев столько народу, я испугаюсь и застыну в дверях. Но отец, сидящий во главе стола, он сразу заметит меня, скажет: „Добро пожаловать, Ингмар Ингмарсон-младший“, — и, поднявшись, выйдет мне навстречу».

«Я хотел бы поговорить с вами, отец, — скажу я, — но здесь столько чужих». — «Что ты, это же все наша родня, — скажет отец, — все они жили в Ингмарсгорде, а старший из них помнит еще времена язычества». — «Хорошо, но только я хотел бы поговорить с вами наедине».

Тут отец размышляет, не пойти ли ему со мной в горницу поменьше, но так как я человек свой, то он ведет меня в кухню. Отец садится на очаг, а я на деревянную колоду для колки дров. — «У вас тут хорошая усадьба, отец», — говорю я. — «Да, недурная, — отвечает отец. — Ну, а как дела в Ингмарсгорде?» — «Ничего, неплохо, — отвечаю я. — В следующем году мы получим по двенадцать талеров за меру сена». — «Не может быть! — говорит отец. — Уж не пришел ли ты сюда смеяться надо мной, Ингмар-младший!»

«Зато мне приходится плохо, — говорю я. — Все только и твердят, что вы, отец, были мудры как сам Господь Бог, а ко мне никто даже за советом не обращается». — «Разве тебя не выбрали в члены общинного совета?» — спросит старик. — «Нет, ни в школьный совет, ни в церковный, ни даже в члены благотворительного общества». — «Что же ты сделал дурного, Ингмар-младший?» — «Ничего, но люди говорят, что тот, кто хочет взять на себя ответственность и заботу о других, должен сначала доказать, что может справиться со своими собственными делами».

Я представляю, как отец закроет глаза и с минуту подумает. «Видишь ли, Ингмар, тебе надо жениться и взять себе добрую жену», — скажет он, наконец. — «Но именно этого-то я и не могу сделать, отец, — отвечу я. — Никто, даже последний бедняк, не соглашается выдать за меня свою дочь». — «Расскажи мне толком, как обстоит все дело, Ингмар-младший», — скажет отец, и голос у него будет такой мягкий и нежный.

«Видите ли, отец, четыре года тому назад, как раз в тот год, как я взял в руки именье, я посватался к Бритте из Беркскуга». — «Постой, — скажет отец, — разве из нашего рода кто-нибудь живет в Беркскуге?» Он, казалось, уже плохо помнил, что делается на земле. — «Нет, но это состоятельные люди, и, если Вы помните, отец Бритты — член парламента». — «Да-да, но тебе следовало бы жениться на девушке из нашего рода, так чтобы твоя жена знала все старые обычаи и порядки». — «Это совершенно верно, отец, потом я и сам это понял».

Тут мы с отцом помолчим немного, а потом он опять заговорит: «Она была красивая?» — «Да, — отвечу я, — у нее были темные волосы, светлые глаза и румяные щеки. К тому же она была работящая, и мать радовалась, что я ее выбрал. Все бы ничего, да беда в том, что она-то не хотела выходить за меня замуж». — «Пустяки, кто же смотрит на это». — «Да, и родители заставили ее согласиться». — «Откуда ты знаешь, что заставили? Мне кажется, она была рада заполучить такого богатого мужа, как ты, Ингмар Ингмарсон-младший».

«Ах, нет, она совсем не радовалась, но все-таки нас огласили в церкви и назначили день венчания, и Бритта еще до свадьбы переехала в Ингмарсгорд помогать матери, потому что, надо тебе сказать, мать стала уже стара и слаба». — «До сих пор я не вижу еще ничего дурного, Ингмар-младший», — скажет отец, чтобы подбодрить меня.

«Но в этот год урожай был плохой, картофель совсем погиб, коровы заболели, и мы с матерью решили, что будет лучше отложить свадьбу на год. Видишь ли, я думал, что не так уж важно справить свадьбу, раз мы помолвлены, но вышло по-другому». — «Если бы ты взял жену из нашего рода, то она терпеливо ждала бы тебя», — скажет отец. — «Правда, — отвечу я, — было заметно, что Бритте эта отсрочка не очень понравилась, но что делать, у меня совершенно не было денег на свадьбу, только весной у нас были похороны, и мне не хотелось брать деньги из сберегательной кассы». — «Ты поступил совершенно правильно, отложив свадьбу», — скажет отец. — «Но я боялся, что Бритте не понравится, если придется справлять крестины раньше свадьбы». — «Прежде всего надо думать о том, хватит ли у тебя денег на расходы», — скажет отец.

«Но Бритта с каждым днем становилась все тише и задумчивее, и я никак не мог понять, что с ней творится. Я думал, что она тоскует по дому и родителям, которых она очень любила. Ну, это пройдет, думал я, она привыкнет. Ей понравится у нас в Ингмарсгорде. На этом я и успокоился сначала, а потом спросил мать, отчего у Бритты такой бледный и измученный вид. Сам-то я думал, что Бритта недовольна тем, что отложили свадьбу, но боялся спросить ее об этом. Помните, отец, Вы мне всегда говорили, что, когда я буду жениться, я должен выкрасить дом заново в красный цвет. А в тот год у меня как раз и не хватило бы денег на краску. Все это придется отложить до следующего года, — думал я».

Молодой крестьянин шел дальше и все время шевелил губами. Он был так погружен в свои мысли, что ему представлялось, будто он действительно видит перед собой отца. «Я должен все рассказать отцу четко и подробно, — думал он, — и тогда он даст мне добрый совет».

«Так прошла зима, и я часто думал, что, если Бритта все время чувствует себя несчастной, то, пожалуй, лучше отправить ее назад в Беркскуг, но и для этого было уже слишком поздно. Наступил май, и однажды вечером Бритта вдруг исчезла. Мы проискали ее всю ночь, и только под утро ее нашла одна из девушек.

Мне будет тяжело говорить дальше, и я замолчу, но отец спросит: „Но ведь она, упаси Боже, не умерла?“ — „Нет, она… Нет“, — отвечу я, и отец заметит, что мой голос дрожит. — „У нее родился ребенок?“ — спросит отец. — „Да, — скажу я, — и она задушила его. Он лежал возле нее“. — „Так она помешалась?“ — „Нет, она была в своем уме. Но она сделала это, чтобы отомстить мне, потому что я насильно женился на ней. Она сказала, что не сделала бы этого, если бы мы были обвенчаны, но если я не хотел иметь законного ребенка, то нечего мне иметь его совсем“. — Тут отец сильно опечалится и замолчит.

„А ты хотел бы ребенка, Ингмар-младший?“ — спросит он наконец. — „Да“, — скажу я. — „Мне очень жаль, что ты связался с такой дурной женщиной. Она теперь в тюрьме?“ — „Да, ее приговорили к трем годам“. — „И поэтому никто не хочет отдать за тебя свою дочь?“ — „Да, поэтому, но я ни за кого и не сватался“. — „И поэтому с тобой не считаются в деревне?“ — „Люди говорят, что я не должен был так поступать с Бриттой. Они думают, что, если бы я был так же умен, как Вы, отец, то поговорил бы с ней и узнал, отчего она тоскует“. — „Молодому не так-то легко понять дурную женщину“.

„Нет, отец, — скажу я, — Бритта — не дурная женщина, а только очень гордая“. — „Это почти одно и то же“, — скажет отец.

Тут я замечаю, что отец берет мою сторону, и говорю: „Многие считают, что мне стоило сделать вид, будто ребенок родился мертвым“. — „Почему же она не должна нести наказания?“ — спросит отец. — „Они говорят, если бы Вы были живы, Вы заставили бы молчать девушку, которая нашла ее, она и пикнуть бы не посмела“. — „И ты бы тогда женился на Бритте?“ — „Нет, тогда бы мне не пришлось на ней жениться. Я отослал бы ее обратно к родителям, раз ей у нас не нравится“. — „Да, ты бы мог это сделать в любом случае. Нельзя требовать, чтобы ты, такой еще молодой, был так же мудр, как старики“. — „Вся деревня говорит, что я дурно поступил с Бриттой!“ — „Она поступила еще хуже, опозорив честную семью!“ — „Но ведь это я заставил ее выйти за меня“. — „Ну, этому она должна была только радоваться“, — скажет отец. — „Так Вы не считаете, что это из-за меня она сидит в тюрьме?“ — „Я считаю, что она одна в этом виновата“. — Тут я встаю и медленно говорю: „Так Вы не думаете, отец, что я что-нибудь должен сделать для нее, когда она осенью выйдет из тюрьмы?“ — „Что же ты хочешь сделать, может быть жениться на ней?“ — „Наверное, так и нужно“. — Отец пристально посмотрит на меня и потом спросит: „Ты ее любишь?“ — „Нет, она убила мою любовь“. — Тут отец закроет глаза и молча задумается. — „Видите ли, отец, я не могу отделаться от мысли, что я причина всего несчастья“. — А старик сидит молча и ничего не отвечает. — „В последний раз я видел ее на суде, она выглядела такой несчастной и горько плакала о ребенке. Она не сказала обо мне ни одного дурного слова и всю вину взяла на себя. Многие из присутствующих плакали, и даже у самого судьи выступили слезы на глазах. Он дал ей только три года“.