Дагестанская сага. Книга I - Жанна Абуева

Так, морально-психологические драмы и кризисы в личной жизни не могут перечеркнуть надежды на радость бытия и торжество разумного жизненного начала.

Следует отметить ту тщательность, с которой Ж. Абуева выписывает детали быта. Приметы национальной идентичности здесь точны и лаконичны. Сначала это атрибуты статуса ханского дома родителей Айши в Кумухе, затем приметы быта буйнакского дома Ахмедовых, а также множество примет окружающего мира, маркирующих эпоху, традиции, уклад жизни дагестанцев.

Монологи и диалоги героев романа несут информационную нагрузку, создавая при этом ощущение достоверности исторического знания событий, о которых идёт речь в произведении.

Давно наметившаеся в творчестве Ж. Абуевой тенденция описания городской жизни находит продолжение в её романе. Сначала это уютный Буйнакск 20–30-х годов с его неутраченными традициями, интеллигентами старой формации, семьями «бывших», ставшими тихими рядовыми обывателями. Затем действие переносится в Махачкалу, ставшую культурным центром республики. Здесь хоть и контурно, но вполне достоверно очерчен круг учёных, артистов, музыкантов, передана атмосфера города, даны эскизные наброски характерных для своего времени событий.

Всё это вместе взятое и составляет историю семьи, историю людей, объединённых одной судьбой – простую историю.

Зулейха Магомедова,

доктор филологических наук,

ДНЦ РАН

Наступившее утро первым делом осветило высокие макушки гор, а уже потом плавно залило всю горную цепь, посреди которой, возвышаясь над стремительно бегущим потоком реки Койсу, расположился древний Кази-Кумух, который все справедливо называли городом и который сейчас мирно спал, готовый, впрочем, вот-вот пробудиться от солнечных лучей и от зазывных утренних криков петухов, не заставивших себя долго ждать и уже принявшихся оглашать округу своим задорным кукареканьем.

Нежные лучи раннего солнца озарили собою и сам город Кази-Кумух, и всю горную страну, жители которой, постепенно пробуждаясь, готовились начать день, обещавший им благодать в виде солнца и тепла, которым Всевышний щедро одарил этот край.

Один из лучей озорно проник в окно большого и просторного, в два этажа, дома, хозяин которого, Ибрагим-бек, достойно продолжал собою известный на весь Восток род кази-кумухских ханов и, конечно, рассчитывал на то, что и всё последующее потомство также продолжит как сам род, так и его славные традиции.

Основная резиденция Ибрагим-бека, имение Бухсанак, располагалась в живописной местности в паре десятков километров от Кази-Кумуха, и там он жил вместе со своей семьёй, и братьями, и невестками, и кучей племянников, и многочисленной челядью, наезжая время от времени в Кази-Кумух, чтобы решить административно-хозяйственные вопросы или просто вывезти сюда семью, когда его домочадцам наскучивал Бухсанак и им хотелось пожить немного в густонаселённом Кази-Кумухе, чтобы, как говорится, и людей посмотреть и себя показать.

Так вот именно здесь и застал их солнечный луч, который щедро залил сейчас комнату и, скользнув лучом по деревянным балкам потолка, задержался ненадолго на изысканном орнаменте старинного персидского ковра, почти целиком покрывавшего стену. Такие же огромные старинные ковры покрывали остальные стены и пол этой комнаты, но солнечный луч не стал больше задерживаться на них, а плавно переместился на лицо спящей девушки. Лицо было красиво той красотой, которая отличает кавказскую расу от всех остальных, и тонкий носик девушки нисколько не портила та небольшая горбинка, которая так же характерна для представителей Кавказа. Будто нарисованные художником чёрные стрелки бровей и такие же чёрные пушистые ресницы контрастировали с яркой белизной кожи и нежно очерченным контуром розовых губ. Волосы девушки разметались по шёлковой подушке, а сама она улыбалась чему-то увиденному во сне, пока не открыла глаза, разбуженная яркими лучами утреннего солнца.

В горах утро намного сочнее и красочнее, чем внизу, на равнине, так же, впрочем, как и остальное время суток, будь то день, или вечер, или ночь. Но роскошный и величественный горный пейзаж за окном был привычен для взора девушки, и поскольку другого пейзажа она никогда и не видела, то он казался ей вполне обыденным.

Девушка сладко потянулась и зевнула, украдкой прикрыв ладошкой рот, чтобы шайтан не успел поймать её зевок. Затем она встала и подошла к окну. День обещал быть жарким, а снаружи уже вовсю доносились отзвуки повседневной суеты, скрип подвод, ржание коней и возгласы дворовых людей. Начинался день, похожий на все предыдущие и не обещавший каких-либо ощутимых перемен.

Быстро завершив утренний туалет, девушка спустилась вниз, на первый этаж, где её мать уже отдавала привычные указания помогавшим по хозяйству женщинам.

В свои сорок четыре года Парихан сохранила моложавость и подтянутость, несмотря на многочисленные роды детей, которых Аллах щедро ей посылал, но, правда, бывало, и отбирал в младенчестве. Теперь у Ибрагим-бека и Парихан оставалось всего двое сыновей-погодков, четырнадцати и тринадцати лет, и шестнадцатилетняя дочь Айша, чьё лицо так приглянулось солнечному лучу и которая сейчас сидела за большим обеденным столом и со свойственным юности аппетитом ела тонкую лепёшку из пресного теста, заедая её кусочком овечьего сыра и запивая холодным молоком, налитым из изящного серебряного кувшина, которому наверняка было не менее ста лет, ведь кувшин вместе с остальными ценными предметами обихода достался им в наследство от деда, владетельного кази-кумухского хана. Наследство позднее дополнялось всё новыми и новыми роскошными вещами и безделушками, к которым семья привыкла так же, как и к окружающему горному пейзажу, тоже перешедшему к ним в собственное пользование от предков.

Всё было привычным, само собою разумеющимся и по-иному не представлявшимся.

Позавтракав, девушка принялась за вышивание, накануне начатое и отложенное по причине приезда гостей из соседней Аварии. В восемь рук женщины лепили вчера крохотные хинкальные галушки, засыпав ими потом три громадные кастрюли с кипящим мясным бульоном, а ещё четыре женских руки ловко управлялись с изготовлением восхитительных лепёшек с начинкой из творога, ещё загодя разложенного на полотняных салфетках и выдержанного до необходимой степени готовности.

– Ешьте, дорогие гости! – потчевал прибывших Ибрагим-бек, видный мужчина пятидесяти лет, восседавший во главе большого обеденного стола. – Хоть лакский хинкал по размерам и меньше аварского, но не менее вкусен и точно так же насыщает желудок!

– Воистину, это так! – соглашались гости, с удовольствием поедая нежное и аппетитное мясо свежезарезанного молодого барашка и прихлёбывая из больших фаянсовых кружек, куда то и дело подливалась горская буза.

Завершив трапезу, мужчины удалились во внутренние комнаты, где, расположившись удобно на длинных восточных подушках, завели долгую и неспешную беседу об урожае, о лошадях, и вообще обо всём, что обсуждают обыкновенно мужчины. Более всего, однако, присутствующих интересовало событие, имевшее место во время празднования трёхсотлетнего юбилея дома Романовых, по случаю которого Ибрагим-бек был вместе с братом приглашён в Санкт-Петербург лично Его величеством императором всея Руси Николаем II.