Чтоб человек не вымер на земле… - Сергей Владимирович Киреев

один район был один ИВС — в одном из пяти, например, или шести отделений милиции был такой изолятор, там содержались задержанные по подозрению в совершении преступления — как правило, до трёх суток, крайне редко — до десяти. Термин «КПЗ» в те годы употреблялся по старинке; на самом деле, КПЗ и ИВС — это одно и то же. Из КПЗ (ИВС) было три пути:

СИЗО (в следственный изолятор — в Бутырскую тюрьму или «Матросскую Тишину»), под подписку о невыезде (когда остаёшься на свободе до суда, но никуда уехать из города не можешь), или, если подозрение в отношении тебя не подтвердилось — на свободу без всяких оговорок.

«ПАЛКА» — на милицейском жаргоне тех лет это раскрытое преступление. Преступление считается раскрытым, когда человеку, его совершившему, предъявлено обвинение. Чем больше «палок», тем лучше раскрываемость.

Следователю в плане статистики «палки» не важны, ему вообще всё равно, много их или мало, а вот опер находится под постоянным давлением, когда «висяков» в районе много, «палок» мало (это я всё про старые советские годы, когда я сам работал), начальство всех мастей требует от опера, чтобы, наоборот, «палок» было много, а «висяков» мало.

«ВИСЯК» — см. выше — нераскрытое преступление, когда привлекать некого.

СДЕЛКА СО СЛЕДСТВИЕМ — тогда, в советские годы, такого понятия фактически не было, — опер или следователь что-то устно обещал подозреваемому или обвиняемому в обмен на необходимую информацию по делу, но не всегда мог это выполнить — иногда начальство могло потребовать «кинуть» фигуранта уголовного дела, мол, чего с ними, преступниками, церемониться, использовали его как источник информации, а данное ему обещание выполнять не обязательно.

Драматизм таких ситуаций состоял в том, что следователь вступал в неформальную сделку с обвиняемым на свой страх и риск, без гарантии её выполнения. Одни считали: ну и ладно, если сделка сорвалась, ничего страшного, пусть подследственный посидит, сколько ему суд даст, а не сколько ему обещали; для других же это было настоящей драмой: пообещал, а выполнить не смог, а ставки в этих играх — годы и годы тюремного заключения для того, кому дано обещание.

И те, и другие сотрудники, формально работая в одной системе (МВД СССР, например), по своему мозговому и душевному устройству были жителями разных планет: одни считали, что «плохих» можно «кидать», а другие считали, что нельзя. Что для одних было белым, для других было чёрным, и наоборот. Многое в итоге зависело от того, кто кому имел право отдавать приказы. То есть коллизии у нас бывали наисложнейшие, об одной из таких и рассказывается в 14-й главе.

Ладно, читатель, я не очень понимаю, понятно ли я тебе объяснил некоторые текстовые особенности моего романа, или же мои пояснения остались для тебя китайской грамотой, но в процессе чтения ты, думаю, легко поймёшь, что к чему.

Пролог

Ну что, мой друг читатель, вот и снова

Мы встретились с тобою тет-а-тет,

Уже ты меня знаешь, как родного,

Как будто мы знакомы тыщу лет.

И, если ты читаешь мою книгу,

Мы на одной по-прежнему волне.

Дай Бог нам всем плясать на ней и прыгать,

А не валяться где-нибудь на дне.

Волна волной, конечно, но при этом

Я, как обычно, лезу на рожон

И точно знаю: ты моим сюжетом

Довольно сильно будешь удивлён.

Не голубое небо над горою

Я воспою, не алую зарю,

Советские менты — мои герои,

И я об этом прямо говорю.

Заскок, однако, выверт, понимаю,

Но я его себе поставил в плюс,

И что ещё не выжил из ума я,

А большей частью в нём и остаюсь.

В моих мозгах застряла и зависла

Простая мысль. Читатель, будь готов

Признать, что никакого нету смысла

В искусстве, если нету в нём ментов.

Мои стихи — не заросли акаций,

Они, скорей, колючки на кустах.

Да, факт есть факт. Не надо удивляться,

Я сочинил балладу о ментах,

А, может, даже целую поэму,

Ещё не знаю, как оно пойдёт.

Как только я сажусь на эту тему,

Душа сама танцует и поёт!

Я тоже бывший мент. Я в бодром темпе

Вагон и ворох самых громких дел

Сумел раскрыть. Потом ушёл на дембель,

Точнее, в бизнес, где и преуспел.

А вот друзья мои тогда остались

В конторе, где уже им свет не мил

С годами стал. Мы все порастерялись,

И я их всех надолго позабыл.

В России главных бед не так уж много,

Я знаю, в чём их суть и естество –

Не в дураках, и даже не в дорогах,

А в том, что мы не помним ничего.

Признаться, даже я о тех ребятах

Нечасто в эти годы вспоминал,

С кем я однажды на уши когда-то

Поставил весь районный криминал.

Моя затея в целом бестолкова,

Да живы ли они, мои друзья?

Но, словно ценный клад со дна морского,

Я вытащу их из небытия.

Меня сто раз с мечтой моей заветной

Поднимут на смех: «Круто, не вопрос,

Что ты у нас поэт авторитетный,

Так что ж ты вдурь попёр, как паровоз?»

Меня ломать начнут через колено,

Я получу по первое число:

«Жандармов прославлять — какого хрена?

Мол, как ты мог? Ментура — это зло!»

Простой, как милицейская фуражка,

И очень чёткий будет мой ответ:

«Поэт в России меньше, чем букашка,

А мент в России больше, чем поэт».

Тут даже спорить нечего впустую,

Тут важно, чтоб включилась голова.

Нам логика отчётливо диктует,

Что без ментов поэзия мертва.

Откуда мысли эти? Был тут эпизод,

Я опишу его, и время оживёт,

Когда перо моё к бумаге прикоснётся.

Итак, друзья мои, погнали, в добрый час!

И пусть не слишком будет весел мой рассказ,

Предполагаю, что скучать вам не придётся.

Первая глава

К друзьям, что ли, в гости куда-то,

Сто грамм опрокинув «на бис»,

Я шёл по ночному Арбату,

Орехи какие-то грыз.

Листва кувыркалась, кружила,

Гитары звенели, и мне

Достаточно весело было

Шагать по родной стороне.

Я был относительно молод,

Не глуп, не ленив и не вял,

И верил в удачу, и холод

Мозги мне ещё не сковал.

Я рылом тихонько ворочал,

Не так уж он сложен и крут,

По городу путь среди