Быть Лолитой - Элиссон Вуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фиолетовыми чернилами она выводила комментарии в моей тетради для сочинений с обложкой в черно-белую крапинку: что-то вроде «Какая фраза!» или «Как точно!», или «Вау!» с кучей восклицательных знаков. В семнадцать я заполняла тетради быстрее потока воды.
В тот понедельник она написала в моей тетради в конце выполненного задания своими витиеватыми буквами: «Зайдешь пообщаться после уроков?» Этот вопрос меня напугал: она узнала о моем прошлом? Поговорила с кем-то? Теперь она тоже считает меня сумасшедшей? Остаток дня я провела с тяжелым сердцем, и все внутри у меня дрожало.
Открыв дверь ее кабинета, я была уверена, что будут проблемы, что я снова разочаровала кого-то из взрослых. Она оказалась не одна. Из-за большого количества предметов учителям приходилось делить кабинеты друг с другом, и мне показалось, я узнала мужчину, сидящего рядом с ней – еще один новый учительанглийского. Я видела его до этого в коридорах.
Мисс Кроикс жестом подозвала меня к своему большому деревянному столу. Другой учитель был высоким, широкоплечим, сидел, склонившись над столом.
– А вот и юная леди, о которой я говорила. Элиссон, – сказала она ему. – Элиссон, это мистер Норт.
Точно. Он. Когда ты мало разговариваешь, то много чего слышишь – девчонки считали его горячим. Его темные волосы достаточно длинные, чтобы убрать за уши, однако достаточно короткие, чтобы быть приемлемой длиной для взрослого. У него настоящая щетина, не каждый старшеклассник мог похвастаться таковой, и он презирал правило, согласно которому учителя должны носить галстуки. Я заметила, что на боковом кармане его рубашки вышит крошечный лось – он одевался в Abercrombie&Fitch[1], как студенты. Смешанные сигналы взрослого мужчины и молодого парня наполняли пространство, делая все вокруг густым, тихим и мягким. Мы встретились взглядом, и я почувствовала себя олененком, пойманным врасплох на лугу. Дыхание сперло, и внутри все сжалось. Он был той самой практически идеальной смесью дозволенного и запретного, идеальный подростковый леденец.
Мистер Норт протянул мне руку. Я моргнула, выдохнула и пожала его руку крепко, как меня учила мать. Когда наши ладони соприкоснулись, меня наполнило необычное чувство, словно электрический ток замкнулся в цепи, все во мне внезапно ожило.
– О, – сказал он, впечатленный или удивленный моим рукопожатием, или по крайней мере притворяющийся таковым.
На моем лице по-прежнему читался немой вопрос. Мисс Кроикс объяснила ему:
– Элиссон очень одаренная в писательстве, и я подумала, ей не помешает помощь помимо моих занятий. – Затем она обратилась ко мне: – Мистер Норт тоже пишет, он согласился заниматься с тобой после уроков.
Учитель начал рассказывать о своем прошлом – университеты Колумбии и Корнелла – и о том, что мы можем встретиться здесь же завтра после уроков, мне нужно лишь принести новую тетрадь, для нас двоих. Он продолжал улыбаться. Но я не могла перестать прокручивать слова мисс Кроикс в своей голове – она назвала меня одаренной. Она считала меня талантливой. Достаточно талантливой, чтобы я заслуживала что-то – заслуживала мистера Норта в качестве подарка. Я заметила, что смотрю на мистера Норта, пока он смотрит на меня, и что-то во мне медленно расцветает.
Мистер Норт положил руку мне на плечо. Приду ли я завтра встретиться с ним? Он хотел со мной встретиться. Я услышала, как говорю: «Да».
3
Проблема принцесс в том, что они редко занимают активную позицию в своей собственной жизни. Что-то случается с принцессой, а она просто говорит «да». Иногда ей даже не приходится ничего говорить, ее принц просто появляется и готов действовать. Он знает, что ей нужно, может, даже лучше, чем она сама.
Пассивных принцесс в сказках огромное множество – они всегда попадают в неприятности и встречают на своем пути мужчину, который должен потрудиться, чтобы их спасти. Самый типичный пример – Спящая Красавица: прекрасная девушка, оказавшаяся в ловушке во сне, и чтобы разбудить ее, требуется поцелуй истинной любви. И конечно, нельзя забывать другую классическую героиню Диснея, Белоснежку, которую также спасают от смертельного сна губы ее принца.
У меня были собственные проблемы со сном.
Моя бессонница вела себя хитро. Иногда случалось так: я просто читала и продолжала читать. Начинала рисовать новую картину, использовала водные краски и лак для ногтей на канве, которую купила в ремесленном магазинчике, где подрабатывала по выходным. Или начинала вырезать что-нибудь из журналов Seventeen или Sassy, задумав новую идею для коллажа, и продолжала вырезать, перекладывая детали, размазывать фиолетовый клей и наблюдать, как тот становится прозрачным на ватмане, а потом слышала, как начинают щебетать птицы. Такое происходило случайно. Худшими, однако, были ночи, когда я лежала в кровати, в темноте, и просто не могла уснуть до рассвета.
У меня была маленькая комната: односпальная кровать, деревянный письменный стол моего дедушки, собственный телефон с автоответчиком и книжный шкаф, забитый доверху книгами. Стены я обклеила словами и картинками, которые вырезала. В углу гудела батарея лавандового цвета. Мой будильник редко мне помогал. Иногда мама звонила, когда приезжала на работу, около девяти или десяти утра, чтобы проверить, проснулась ли я, и повторяла мое имя на автоответчике, пока я не возьму трубку: «Эли? Эли? Это твоя мамуля…» Эта странная песня просачивалась в мои сны. Чаще всего я просыпалась в пустом доме.
Так было и тем утром в начале учебного года. Почти всегда я опаздывала в школу. Входные двери автоматически закрывались после звонка, и тогда приходилось разговаривать с женщинами на вахте, чтобы получить разрешение попасть на урок. Обычно в 7:20 утра меня не было в классе, и учитель отмечал меня как отсутствующую. Однако прошло всего несколько недель, и секретарь в учительской начала закатывать глаза при виде меня, выпрашивающей ручку, чтобы добавить свое имя в список опоздавших, даже если я опаздывала всего на несколько минут. И особенно, если я приходила ближе к обеду.
На тот момент мне казалось, все уже смирились с этим. Мои родители устали разочаровываться и тратить на меня свои эмоции, которые не получали добродушных ответов, и единственное, что у меня осталось, это своего рода смиренность в этой ситуации. Приду я в школу или не приду. Мне уже семнадцать. Это мои проблемы. Меня уже не нужно подвозить. У