Я закрыл КПСС - Евгений Вадимович Савостьянов

Но были и сумасшедшая радость, и ликование 12 апреля 1961 года — Гагарин полетел в космос!!!

К тому же времени относится и мой первый, правда, тогда еще не осознанный политический опыт.

Авторучек (ни перьевых, ни уж, тем паче заграничных шариковых) тогда ни у кого из школьников не было (как и многого другого в СССР, слово «дефицит» — обиходное), в каждой парте круглые углубления, куда вставлялись чернильницы-непроливайки. Чернила почему-то всегда расползались по бумаге жирными кляксами, за что нам изрядно доставалось. Мой дед, Евгений Петрович Савостьянов, был человеком исключительно аккуратным и опрятным (чувствовалась еще добольшевистская закваска выпускника Московского коммерческого института). Он нашел где-то источник чернил качественных, на бумаге не расплывавшихся, и заботливо заправлял ими для меня отдельный пузырек. Это вызывало насмешки одноклассников.

Как-то, выйдя из школы, я увидел, что у ограды одного из зданий, расположенных в переулке Островского (сейчас — Пречистенский), происходит что-то непонятное: толпа дяденек и тетенек, выкрикивая нехорошие, хоть и не матерные (разницу я к тому моменту понимал, и матерщинник был отменный, за что схлопотал от деда оплеуху) слова, кидает в стены яйца, помидоры и прочую снедь. Я понял, что мой час настал, вытащил из ранца злосчастный пузырек и с наслаждением разбил его о стену.

Дома поделился с дедом впечатлениями и узнал, что это советская общественность по команде демонстрирует свой протест властям Ирака в связи с преследованием курдов. Честно говоря, за давностью лет и несознательностью возраста утверждать, что в той толпе курды преобладали или вообще присутствовали, не могу.

Прошли десятилетия, и как-то в разговоре с Еленой Георгиевной Боннэр, женой великого нашего гражданина Андрея Дмитриевича Сахарова, я узнал, что в то самое время она работала в посольстве СССР в Ираке и врачевала (в годы Отечественной войны она была фронтовой медсестрой) раны одного из лидеров Иракского Курдистана, чуть ли не самого Мустафы Барзани. Посмеялись: вот ведь когда, оказывается, завязался узелок будущего нашего знакомства.

Дар драгоценный, странный, редкий —

В случайных встречах

Видеть знак судьбы.

Следующие мои, уже вполне сознательные политические акции пришлись на старшие классы.

25–31–41–49, а также 9,5 и 19

Для огромного большинства людей, вступивших в сознательную жизнь во второй половине 80-х годов ХХ века, эти числа ровным счетом ни о чем не говорят. И предложи участникам какой-нибудь интеллектуальной телеигры разгадать их смысл, фиаско будет неминуемым.

А ведь с начала 60-х до середины 80-х годов коротковолновые радиоприемники, принимавшие радиопередачи «Голоса Америки», «Би-Би-Си», «Немецкой волны» и «Радио Свобода» в коротковолновых диапазонах 25–31 — 41 и 49 метров, и катушечные магнитофоны, крутившие песни бардов — Александра Галича, Владимира Высоцкого, Юлия Кима, Булата Окуджавы на скорости 9,5 и 19 сантиметров в секунду, были для немалой части граждан СССР связью с инакомыслием.

Пока еще трудно передать атмосферу несвободы, в которой мы жили в тот период, хотя после 24 февраля 2022 г. это понять все легче.

Власть в стране была в руках КПСС — Коммунистической партии Советского Союза. Она сама продлевала свои полномочия, сама формировала все структуры власти, сама объявляла себя умом, честью и совестью эпохи, сама объявляла о величии собственных — как правило, иллюзорных — побед.

Любое даже не противодействие, а лишь самое скромное, но публично высказанное сомнение в непогрешимости этих партийных установок, проявление уважения к иным, отличным от декларированных КПСС ценностям бросало на человека тень подозрения. Нельзя требовать, просить — можно только попросить. Нельзя настырно стоять на своем — это пойдет только во вред. «Тебе больше всех надо?», «Ты что, не как все?», «Какой-то ты не наш» — стандартные упреки, за которыми могли последовать и вполне ощутимые неприятности вплоть до тюрьмы и психбольницы.

С одинаковым рвением преследовались и церковь (кроме высших ее иерархов, прошедших отбор и часто — вербовку комитетом госбезопасности (КГБ), и западная эстрадная музыка. Цензура свирепствовала во всем: в литературе, живописи, науке. При этом народное хозяйство летело в пропасть, нарастало технологическое отставание Советского Союза, народ питался скудно, неполноценно, страна оказалась в глубочайшей международной изоляции.

Но на открытый протест хватало мужества у немногих. Андрей Сахаров и Елена Боннэр, Сергей Ковалев и Александр Подрабинек, Юлий Даниэль и Владимир Буковский, их соратники, единомышленники были либо поводом для скрытой зависти их мужеству, либо предметом филистерского отмежевания. Народ же безмолвствовал…

На примере нашей семьи, где я соприкасался с инженерами ракетостроительных организаций Королева и Челомея, знаю, что у военно-технической интеллигенции верноподданичество было не в чести. Люди так плотно соприкасались с реальной жизнью, что иллюзий по поводу моральных основ режима и его перспектив у них не было. С другой стороны, естественная тяга к решению сложных и даже величественных организационных и инженерных задач плюс возможность получать относительно большие материальные блага требовали закрывать глаза на экзистенциальный вопрос: на кого мы работаем. Так что для этой среды был типичен, скорее, веселый и относительно добродушный цинизм мировоззрений.

Повсюду публичное смирение причудливым образом сочеталось с ростом кухонного диссидентства, когда в узком кругу знакомых люди всё более откровенно говорили о мерзостях режима. Передачи западных радиостанций не только давали информационную подпитку этим настроениям, но и помогали преодолеть ощущение изолированности: с каждой передачей крепло чувство уверенности, что неприятие коммунистического режима — норма для разумного человека. Что человек не может быть одновременно умным, честным и членом компартии — хотя бы один из этих трех показателей обязательно отсутствует. Что безобразия этого режима имеют не локальный, но всеобщий характер.

Магнитофонные записи решали ту же задачу, но языком песен Александра Галича, Владимира Высоцкого, Булата Окуджавы, Юлия Кима. Она, эта песня, глумилась над фальшью официозных лозунгов и норм, превращала абсурд коммунистических установок в комический гротеск, позволяла открыто или эзоповым языком говорить о самых страшных сторонах коммунистической диктатуры.

В нашем доме окна в свободный мир распахнулись с появлением магнитолы «Днипро» примерно в 1964 году. Этот бегемот размером в добрую половину письменного стола и весом килограммов в 25 умел принимать упомянутые выше радиостанции и крутить огромные (с длиной пленки до 500 метров) кассеты с магнитозаписями. Прослушивание радиопередач из-за рубежа стало для меня не только привычным времяпрепровождением, но и своеобразным видом спорта. Передачи беспощадно глушились: по всей стране были развернуты специальные станции, единственной задачей которых было подавление западного радиовещания душераздирающим воем на тех же частотах вещания — такое вот «соревнование идеологий». Но при правильном подключении антенны всегда удавалось прослушивать на фоне воя и полезный сигнал. Так что ползание вдоль стен квартиры с проводом-антенной, залезание с ним на стол и под стол под