Гарольд Храбрый - Борис Финкельштейн

Однако пришло время открыть первую страницу романа.

Осень одна тысяча пятьдесят второго года от Рождества Христова выдалась холодной и сумрачной. Злые ветры дули над Англией. Словно стая голодных собак, они с глухим рёвом проносились над кронами деревьев и устремлялись к побережью. Их неистовству не было конца, они с корнем выворачивали молодые деревца, поднимали огромные волны и с яростью бросали их на утёсы.

В пене и брызгах появились мачты кораблей, к острову шла небольшая флотилия. Тёмной сентябрьской ночью, пробившись сквозь шторм, она вошла в гавань Сандвича — то самовольно вернулся из изгнания опальный фаворит короля граф Годвин Уэссекский[3]. Лидер поверженной партии саксов чувствовал в душе тревогу и неуверенность, ибо под его началом была лишь горстка верных людей. Нарушив королевский указ, он пошёл на открытый бунт, не имея в своей колоде ни одного туза. Ведь после его удаления власть в стране прочно захватили норманны и северяне англы, король и армия всецело им подчинялись. Старый Годвин ввязался в эту авантюру, надеясь на то, что соотечественники, устав от засилья иноземцев, встанут под его знамёна. И оказался прав, они действительно устали. Нужна была лишь искра, чтоб разгорелся большой костёр — с его появлением пламя запылало. Весть о возвращении графа разлетелась по южным землям, уже через несколько дней на сторону Годвина перешла значительная часть кентских моряков, а в его дружину широкой волной потекли свободолюбивые саксы.

Старый граф приободрился, с каждым днём силы, которыми он располагал, становились всё более ощутимыми. В стане его противников поднялся переполох. В Лондон во главе своих дружин спешно прибыли лидеры англов — славный воитель Сивард Нортумбрийский, старый враг Годвина Леофрик Мерсийский и его сын Альфгар. Эдуард встретил их в окружении своих норманнских вассалов. Совет проходил бурно.

— Надо не медля разгромить бунтовщика! — гремел под сводами замка голос графа Леофрика.

— Время не ждёт! — вторил его сын.

— Конечно! — поддерживал их могучий нортумбриец. — Обрушимся на Годвина всей нашей мощью!

Норманнские сеньоры одобрительно кивали, но нерешительный и богобоязненный сюзерен колебался. Выжидательную позицию занял и его духовник — архиепископ кентерберийский. В итоге король ограничился тем, что послал к Годвину послов со строгим наказом вернуться во Фландрию. Но это ни к чему не привело, Годвин упорствовал. Шли дни, он набирал силу. Лондон выжидал.

В конце концов лидер саксов собрал небольшую, но крепкую армию и по реке Темзе двинулся к столице. Его дружины численно намного уступали королевской армии, но это не остановило графа, он вновь обрёл веру в свою звезду и решительно подошёл к городу. За его спиной на борту флагмана стеной стояли пятеро сыновей — суровый Свен, могучий Тостиг, спокойный и рассудительный Гюрт, отважный и задиристый Леофвайн и преисполненный юношеского пыла Вальтов. Они были очень разные и в то же время чем-то походили друг на друга, в этих голубоглазых светловолосых богатырях явственно ощущалась гордая кровь датских королей, унаследованная от матери.

На другой стороне реки мятежников ожидали закованные в броню королевские полки. Окинув взором бесконечные ряды латников, Годвин внутренне напрягся, слишком неравны были силы. Приуныли и его соратники.

— Их слишком много... — вздохнул граф.

— Ничего! — вскричал Тостиг. — Главное, ввязаться в драку!

— Верно, отец, — поддержал брата юный Леофвайн. — Мы не должны колебаться!

* * *

Пока сыновья подбадривали отца, сторонники короля обсуждали план своих действий. Сам Эдуард находился во внутренних покоях и истово молился, вместе с ним возносил молитву архиепископ кентерберийский. Однако волнение, раздиравшее душу короля, погнало его наружу. Он вышел на крыльцо и взглянул в сторону врага. Графы Сивард и Леофрик тут же подошли к нему, норманнские сеньоры обступили их со всех сторон.

— Их мало, государь, — надменно процедил граф Леофрик.

Клянусь святым Дунстаном[4], мы легко с ними разделаемся, — поддержал его Сивард Нортумбрийский. — Годвин стар, Свен и Тостиг слишком горячи, остальные юны и неопытны... Хорошо, что с ними нет Гарольда, — продолжил он после короткой паузы. — Вот он бы доставил нам хлопот. А с этими мы справимся.

— Дай Бог, дай Бог! — перекрестился Эдуард. — И чего старому лису не сиделось во Фландрии? Теперь воюй из-за него! Бери грех на душу. За что мне это, Господи?

— Грех на нём, государь, — возразил нортумбриец.

— И он за него ответит! — злобно буркнул его мерсийский соратник.

Пока они переговаривались, на другой стороне Темзы старый граф о чём-то сосредоточенно размышлял.

— Милорд! Нам вслед плывут корабли! — прервал его думы один из дружинников.

— Обложили... — глухо проронил Свен.

— Легко они нас не возьмут! — взмахнул мечом Тостиг. — Отец, позволь мне задержать их!

Граф хмуро взглянул на него, затем перевёл взгляд на суда, неспешно двигавшиеся по Темзе. В тягостном молчании прошло несколько минут.

— Скажи-ка, Гюрт, — прервал паузу граф, — что за флаг развевается над головным кораблём?

Гюрт прищурился, пристально вглядываясь, и через несколько мгновений радостно улыбнулся.

— Рыцарь на стяге, отец! — воскликнул он. — Это идёт Гарольд!

— Успел-таки, — просветлел старик.

— Гарольд! Гарольд с нами! — разнеслось над кораблями. Появление любимца саксов и покорителя Ирландии подняло упавшее было настроение бунтовщиков.

Тем временем пришедшая из Ирландии флотилия сблизилась с кораблями старого графа. Гарольд стоял на носу флагмана и с улыбкой взирал на отца и братьев. Он был мужественно красив и благороден. Высокий лоб, длинные золотистые волосы, добрые голубые глаза — немало женских сердец начинало учащённо биться в его присутствии. Он не очень высок, чуть выше среднего роста, но его сухощавое тело лучится энергией, а крепкие плечи и широкая грудь свидетельствуют о большой природной силе.

Ему перебросили мостик, и он перебрался на палубу отцовского корабля.