Искушение прощением - Донна Леон

Патта, как кембрийский трилобит, прорыл себе дорогу в квестуру Венеции, где стал своего рода живым ископаемым. Рядом, застыв в том же слое илистых отложений, находился его помощник лейтенант Скарпа – еще один уроженец Палермо; очевидно, он тоже никуда не рвался. Комиссары приходили и уходили, за время пребывания Патты в Венеции было уже три квесторе; даже компьютеры в офисе дважды заменили. Но Патта оставался – уцепившийся за скалу моллюск, которого не смыть набегающей волне, и верный Скарпа рядом.

К городу эти двое не питали ни малейшей симпатии, не говоря уже о любви. Стоило кому-то сказать, что Венеция прекрасна или, хуже того, что это красивейший город в мире, Скарпа и Патта обменивались взглядами, и становилось ясно: у них есть возражения на этот счет, пусть и не озвученные. «Видели бы вы Палермо!» – наверняка думали они.

В приемной Брунетти вполне ожидаемо увидел синьорину Элеттру Дзордзи, секретаршу виче-квесторе Патты. Они поздоровались.

– Комиссарио, виче-квесторе звонил минут пять назад и просил передать, что он скоро будет.

С таким же успехом Влад Цепеш, он же Дракула, мог извиниться за то, что его колья недостаточно остры…

– Что это с ним? – не сумел скрыть изумления Брунетти.

Синьорина Элеттра в раздумье склонила головку и хотела было улыбнуться, но передумала.

– В последнее время виче-квесторе часто разговаривает по телефону с женой, – заметила она. И после паузы добавила: – О чем – трудно сказать. Говорит в основном она, а он довольно скупо ей отвечает.

Наверняка секретарша каким-то образом умудрилась установить в кабинете Патты подслушивающее устройство… Впрочем, подробности Брунетти не интересовали, а догадки он держал при себе.

– Когда приходит лейтенант, они разговаривают стоя у окна.

Означает ли это, что приборчик находится в столе и Патта, подозревая неладное, старается увести помощника подальше, чтобы их голоса невозможно было услышать? Или они со Скарпой просто любуются видами?

– Неужели? – вскинул брови Брунетти.

На синьорине Элеттре сегодня была бордовая блузка с белыми пуговками на планке и на манжетах. Судя по красивым переливам ткани, это был шелк.

Секретарша положила руку на стол, расставив пальцы, и тут же накрыла их пальцами другой руки – крест-накрест, так что получилась решетка.

– Понятия не имею, что его беспокоит.

Это прозвучало скорее как вопрос, и Брунетти в очередной раз удивился: если кто и мог знать, что замышляет Патта, то это синьорина Элеттра.

– Разговаривая по телефону с женой, он не нервничает. Просто слушает и твердит, чтобы она делала так, как считает нужным.

– А со Скарпой?

– Нервничает – это еще мягко сказано. – Секретарша помолчала немного, словно размышляя, и добавила: – Такое впечатление, что ему не нравится то, что говорит Скарпа. Виче-квесторе то и дело его прерывает. А однажды даже велел не приставать к нему больше с такими вопросами.

Синьорина Элеттра явно увлеклась: разве могла она услышать все это, сидя в приемной?

– Любовный разлад… – проговорил Брунетти с непроницаемым лицом.

– Похоже на то, – согласилась она и тут же спросила: – Желаете подождать его в кабинете или мне перезвонить вам, когда виче-квесторе вернется?

– Пойду к себе. Позвоните, когда он появится. – И, не в силах удержаться, Брунетти бросил финальную реплику: – Не хочу, чтобы Патта увидел, как я шарю у него в столе.

– Ему бы это не понравилось, – послышался от двери зычный голос.

– А, это вы, лейтенант, – легко отозвался Брунетти, лучезарно улыбаясь человеку, который стоял, лениво привалившись к дверному косяку. – И снова наши сердца бьются в унисон в стремлении защитить интересы виче-квесторе!

– Это ирония, комиссарио? – с натянутой улыбкой поинтересовался Скарпа. – Или, может быть, сарказм? – После короткой паузы он счел нужным пояснить: – Нам, тем, кто не имел счастья учиться в университете, иногда трудно различить оттенки.

Брунетти помедлил, уделяя вопросу вполне заслуженное внимание, а затем ответил:

– Я бы сказал, что это гипербола, лейтенант. В данном случае – умышленное преувеличение, которое делает высказывание ложным и невероятным. – Не дождавшись от Скарпы ответа, комиссар развил свою мысль: – Гипербола – это стилистическая фигура, придающая нашей речи выразительность. – Скарпа снова промолчал, и Брунетти, все еще улыбаясь, продолжил: – На философии – в университете мы изучали и ее тоже – нам рассказывали об апагогии. Argumentum ad аbsurdum.

Понимая, что перегибает палку, комиссар все-таки удержался и не сказал, что именно этот логический прием выручает его в разговорах с виче-квесторе.

– То есть вы сказали это в шутку? – наконец отозвался Скарпа.

– Конечно, лейтенант! Именно. Разве я могу хоть в чем-то обмануть доверие виче-квесторе? Абсурд! Даже думать об этом смешно. – И Брунетти улыбнулся, как улыбается на приеме у дантиста пациент, когда его просят показать передний ряд зубов.

Быстрым движением Скарпа оттолкнулся от дверного косяка. Секунду назад лейтенант был сама расслабленность, сейчас же выглядел собранным, энергичным и, кажется, даже стал выше ростом. Стремительность, с которой он переменил позу, напомнила Брунетти о змеях из научно-популярных фильмов. Не трогай ее, и она лежит себе, свернувшись, как неживая. Малейший шорох – и змея мгновенно превращается в хлыст, который до многого может дотянуться.

Брунетти не перестал улыбаться, напротив, его улыбка стала еще более очаровательной. Повернувшись к секретарше, он сказал:

– Пойду к себе! Синьорина, буду очень признателен, если вы позвоните мне, когда придет виче-квесторе.

– Конечно, комиссарио! – кивнула синьорина Элеттра и обратилась к Скарпе: – Чем могу быть вам полезна, лейтенант?

Брунетти направился к двери. Скарпа не шелохнулся, по-прежнему загораживая проход. Время остановилось… Синьорина Элеттра отвела глаза…

В конце концов лейтенант шагнул к ее столу и Брунетти вышел в коридор.

У себя на столе Брунетти увидел то, чего предпочел бы не видеть вовсе: папку, в которой, с тех пор как она появилась в квестуре, страницы постоянно добавлялись. Месяца два назад эта папка неделю пролежала в лотке для входящих документов – совсем как приятель, которого приводишь к себе поужинать, а он слишком много пьет, молчит весь вечер и отказывается уходить, в то время как другие гости уже давно разошлись по домам. Папку Брунетти, конечно, к себе не приглашал, но толку от ее содержимого было мало, и как избавиться от нее, было неясно.

В эту темно-зеленую манильскую папку[9] подшивались документы по преступлениям, так или иначе связанным с автомобилями: нарушение правил дорожного движения, побег с места происшествия, порча придорожных скоростных видеокамер; вождение в пьяном виде или разговоры по телефонино[10] за рулем, или, что еще опаснее, набор текстовых сообщений по нему же. В исторической части Венеции автомобилей нет, и потому преступления такого рода редко попадали в поле зрения квестуры.