Зеркало вампиров - Чингиз Абдуллаев

— Вот тут у меня направление. Я Павел Капустин, меняприслали к вам, — сказал он, протягивая лист бумаги своему именитомусобеседнику. Тот взял бумагу, нахмурился, потом улыбнулся. Он был высокогороста, красивый, ладно скроенный. Такие открытые лица обычно нравятся женщинами вызывают симпатию у мужчин. Его имя гремело не только в Москве, а лицо былородным и знакомым миллионам людей, живущих на всем пространстве бывшей огромнойстраны, куда транслировались передачи их канала. Журналиста звали АлексейМиронов, и был он известен всем, как Леша Миронов, хотя ему было уже почтисорок лет.

— Чего же ты не сказал, что новичок? — улыбнулся Миронов. —Я когда впервые на телевидение попал, вообще как очумелый ходил две недели.

— Я не видел, что у вас идет съемка, — пробормотал Капустин.

— Внимательнее нужно быть. В армии был?

— Да, два года, как положено. В Афганистане служил.

— Чего же тебя там внимательности не научили? — засмеялсяМиронов. — Сколько тебе лет?

— Двадцать семь.

— Солидно. А где работал до телевидения?

— Где придется, — пожал плечами Капустин, — вообще-то яработал оператором на киностудии. Но там уже два года ничего не снимают. Вот яи решил к вам податься.

— Правильно решил. Кино они еще сто лет там снимать небудут, а у нас здесь живая работа. Подожди, подожди, — вдруг вспомнил Миронов,— документальный фильм о штурме Грозного с Арпухиным ты делал?

— Ну я, — кивнул Капустин.

— Классная работа, — уважительно сказал Миронов. — Ты ведьсвой фильм под пулями снимал. Очень классная. Так ты и есть тот самый ПавелКапустин? Ну, брат, ты же человек опытный, две войны прошел, а здесь съемки незаметил. Ладно, ничего страшного. Тебя Арпухин очень хвалил, вот мы и решилитебя попробовать.

Капустин молчал.

— Давай, я подпишу твои бумажки, и иди в отдел кадровоформляйся, — решительно сказал Миронов. — Такие операторы, как ты, нам оченьнужны.

Он размашисто подписал бумагу, протянул ее новичку. Капустинвзял бумагу и уже собрался выйти, как Миронов окликнул его:

— Павел, за «идиота» я извиняюсь. Я ведь не знал, что тыновичок.

— Ничего, — пробормотал Капустин, — я просто ошибся.

Он вышел из комнаты, столкнувшись в дверях с невысоким человекомнеопределенной внешности и возраста.

— Зарезали! — закричал человечек истошным голосом. — Безножа зарезали! — Павел уже закрывал дверь, когда услышал строгий голосМиронова:

— Опять не получилось?

— Переставляют программы, — ответил ворвавшийся в комнату. —Я ведь говорю, что зарезали. Они всегда… — Дальше Павел уже не слышал. Онпривык к хаосу съемочного процесса и сумбуру во время работы. Но, похоже, нателевидении все это усиливалось стократно и было неотъемлемой частью самогопроцесса творчества.

— А я ему говорю, что он ничего в этом не понимает, — гневносказала прошедшая мимо Павла маленькая женщина лет шестидесяти. Она обернуласьна Павла, внимательно посмотрела на него, потом еще раз обратилась к своемусобеседнику и, топнув ножкой, повторила:

— Ничегошеньки он не понимает, — и пошла дальше, не обращаявнимания на реакцию собеседника. Тот был очень высокого роста, под два метра,немного сутулый, как и все очень высокие люди. Он слушал, наклонив голову, и,когда женщина отошла от него, тихонько вздохнул и направился в другую сторону.Павел решил не выяснять у него, где именно находится отдел кадров, понимая, чтов таком состоянии человека лучше не тревожить.

Оформление на работу оказалось не столь простой процедурой,как ему представлялось. Пришлось потратить полдня, обегав еще несколькокабинетов и собрав подписи неизвестных ему главных и генеральных директоров.Только к четырем часам дня он наконец услышал от сухой жесткой женщины в отделекадров, что может считать себя принятым. Женщине было лет сорок, не больше, ноона почему-то смотрела на него как на своего личного врага и разговаривала, неоткрывая рта, словно экономила воздух, предпочитая говорить сквозь зубы.Впрочем, и к другим посетителям она обращалась точно так же, и данное обстоятельствокак-то успокоило Павла.

В половине пятого он почувствовал, что проголодался.Спустившись вниз, в буфет, он увидел сидевших за столом Алексея Миронова, тусамую актрису Свету, с которой тот беседовал, и еще двух неизвестных емумужчин. Один, с большой, густой бородой, словно собирался исполнять рольбоярина средневековой Руси. Правда, на роль его могли не утвердить из-забольшого семитского носа и хитрых, маленьких прищуренных глаз. Второй,напротив, был чисто выбрит. При этом он умудрился выбрить не только лицо, но ивсю голову, блестевшую, как идеально выточенный круглый шар.

— Павел, иди сюда! — закричал Алексей, увидев Капустина. Икогда тот подошел, он показал на новичка, представляя его: — Павел Капустин,гениальный оператор и смелый человек, несмотря на свой молодой возраст. Онснимал фильм о чеченской войне. Тот самый фильм, о котором я тебе говорил,Аркадий. — Бородатый Аркадий кивнул головой, протягивая свою огромную ладонь.Остальные просто кивнули, и Павел сел рядом с Аркадием.

— Знакомься, — кивнул Миронов на свою компанию. — ЭтоАркадий, человек неопределенных занятий, философ и писатель. Любимое место настуле в пресс-клубе, где-нибудь в задних рядах, чтобы подавать неслышныезвукооператорам реплики. Это наша Светочка. Я думаю, ее представлять не нужно.Ее и так знают все мужчины нашей страны, которые сходят с ума из-за ее фигуры.

Светлана довольно улыбнулась, но никак не прокомментировалаэту фразу.

— А это Сергей Монастырев, самый главный критик нателевидении, — показал на обритого парня Миронов, — он очень строгий ипринципиальный человек. Но легко поддается на уговоры. Если ты хочешь с нимдружить, то можешь поставить ему банку пива с воблой, и он твой друг навсегда.

Все расхохотались. Любовь Монастырева к пиву была предметомпостоянных шуток. Монастырев однажды на спор выпил двадцать две кружки пива и стех пор считался признанным чемпионом по этому виду «соревнований».

— Сегодня я угощаю, — пробормотал Павел, — у меня первыйрабочий день.

— Твой первый рабочий день будет только завтра, — веселовозразил Миронов, — и не будь дураком. Твоей зарплаты с трудом хватит на то,чтобы прокормить только тебя в этом буфете. Если ты еще будешь угощать идругих, то вылетишь в трубу через несколько дней. Здесь сейчас цены непрофсоюзные, а коммерческие.

— Учту, — буркнул покрасневший Капустин.

— Хорошо, что ты пришел, Павел, — продолжал Миронов, —теперь мы с тобой будем работать в одной упряжке.