Змия в раю - Леопольд фон Захер-Мазох

Сейчас он вошел в дом, и Сергей последовал за ним. Переходя из комнаты в комнату, он не мог досыта наглядеться на стены, на мебель и на картины, среди которых родился и вырос. Все было до мельчайших подробностей ему знакомо, так доверительно близко, и все же помещения и предметы обстановки, как ему показалось, стали теснее и меньше с тех пор, как он их покинул. В то время здесь сосредотачивался для него весь мир, самая незначительная деталь обладала особым смыслом и важностью, тогда как сейчас, явившись из самой гущи большой, шумной жизни, он смотрел на вещи совершенно другими глазами. Все выглядело изрядно устаревшим, давно вышедшим из моды, но тем не менее содержалось в чистоте и опрятности, все блестело как зеркало, и в целом ничего ровным счетом в доме не изменилось, все гвозди торчали там, где положено, и даже мышиные норы были на своих местах. Сергей опустился в кресло, в котором его добрая матушка обыкновенно читала по вечерам романы Вальтера Скотта, он ощутил глубокое умиление, у него так защемило сердце от нахлынувших воспоминаний. В настежь распахнутое окно дохнул теплый приятный ветерок; пошевелив занавес, он принес с собой цветочный аромат степи, отдохновенную свежесть ночи и сладостно меланхоличную мелодию песни, которую где-то вдали пел пастух или сидящая за прялкою молодица.

Онисим стоял перед молодым барином и, не сводя глаз, смотрел на него, он нарадоваться не мог на высокую статную фигуру и на открытое спокойное лицо.

— Ах, и все-таки дома, на родине лучше всего! — наконец воскликнул Сергей. — Я достаточно повидал свет, и больше не сдвинусь с родного клочка земли. Как я счастлив снова оказаться здесь!

— Мы хранили все, как могли, — промолвил старик, — но вы, милостивый барин, может быть, будете недовольны.

— Я доволен, старик, — ответил Сергей, — доволен всем и каждым, спасибо тебе. До сего дня я вел достаточно легкомысленный образ жизни и многое упустил. Отныне все должно пойти по другому руслу, и, хотя я не совершил ничего неправедного, ничего, в чем мне было бы стыдно признаться своей доброй матушке, я крепко забрал себе в голову перемениться и стать человеком серьезным. Я намерен сосредоточиться, я хочу сам управлять хозяйством и экономией, изучать науки и много читать. Ты еще будешь мною доволен, Онисим.

В ответ тот только улыбнулся из-под длинных седых усов, он и без того уже был совершенно доволен. За ужином он прислуживал и обхаживал Сергея как мать, а не как слуга, и, когда молодой барин отправился почивать, старик еще долго сидел у него на краешке кровати. Затем, когда Сергей, казалось, задремал, он на цыпочках удалился к себе в каморку, там встал на колени перед образами и помолился. Он от всей души возблагодарил Господа, не тратя, впрочем, много слов, он считал это излишним, поскольку они уже достаточно давно знали друг друга, Бог и старый Онисим.

Между тем Сергей лежал с закрытыми глазами и прислушивался к тиканью старинных часов. Вскоре подали признаки жизни также древоточец и мышка, а домовой сверчок завел свою уютную колыбельную. Все это представлялось Сергею каким-то сном, и, когда он уже действительно наполовину погрузился в сон, занавеска на окне тихо отошла в сторону, и миловидная девушка с русыми косами лукаво улыбнулась ему…

На следующее утро он снова ее увидел, когда, с ружьем на плече перед рассветом пройдясь по лесу, на обратном пути к своей усадьбе недолго шагал между симпатичными домиками деревни Михайловка. Уже издалека до слуха его донеслось громкое хлопанье крыльев и разноголосое гоготание. Остановившись перед живой изгородью господского дома и через плетень заглянув во двор, Сергей увидел пригожую девушку, давеча повстречавшуюся ему на лесной дороге, в окружении гомонящей на все лады стаи кур, уток, индюков, цесарок и голубей, которым она сыпала корм из большой корзины. Воробьи на правах непрошеных гостей тоже принимали участие в трапезе, задиристо ссорясь из-за перепадавших им зерен. Статная красавица была благовоспитанно облачена в закрытое по самую шею простое белое платье, которое, впрочем, не могло совершенно скрыть от постороннего взора приятные, начинающие наливаться соком формы ее тела. Она стояла, повернувшись к Сергею спиной, и тому, словно ребенку, смотрящему на луну и звезды, долгое время пришлось любоваться только ее толстыми золотистыми косами. Вот один голубок, вспорхнув, уселся ей на плечо, и она алыми свежими губами принялась давать ему в клювик крошки, которые тот брал, отвечая точно таким поцелуем. При этом она повернула голову, и ее изящный девичий профиль четко вырисовывался на фоне сияющего утреннего неба.

Сергей нечаянно пошевелился, ружье задело низко растущие ветки, пригожая девушка настороженно оглянулась на шорох и скользнула по нему быстрым взглядом. Это длилось буквально одно мгновение, но у Сергея возникло ощущение, будто пара черных глаз, игравших веселым блеском на этом милом, лилейно-румяном лице, метнула в него настоящую молнию.

Он не успел даже поздороваться с очаровательной нелюдимкой, потому что та, бросив корзину с кормом прямо посреди своих пернатых друзей, стремглав бросилась наутек через сад, где еще какое-то время, словно порхающая бабочка, удаляясь, мелькала среди деревьев. Воротившись домой, Сергей застал там своего фактора[4]Сокола Апфелькерна, пожилого еврея, хотя и несколько более хитрого, чем Онисим, однако столь же верного и добросовестного, который сидел с последним в садовой беседке. Онисим попыхивал коротенькой трубочкой, тогда как Апфелькерн коротал время за стаканом березового сока. Он тоже приветствовал барина, с увлажнившимися глазами.

— А вот и ты, ходячая энциклопедия, — с улыбкой воскликнул Сергей, — ну-ка, сейчас же выкладывай мне, кто такая эта очаровательная белокурая дивчина, которая, как я только что видел, кормила кур и голубей на господском дворе в Михайловке.

— Это милостивая барышня.

— Дочка господина… как бишь зовут этого странного человека?

— Барышня Наталья, дочь господина Менева, — подсказал еврей. — Но почему «странного»? Что странного вы находите в господине Меневе? Только, быть может, то, что он не такой расточитель и мот, как польские землевладельцы, а рачительный хозяин. Это аккуратный дом, и люди в нем славные. Они, возможно, не считают нужным одеваться по последней журнальной моде и в Париже выглядели бы несколько патриархально, но они такие бесхитростные в обращении, такие почтенные, такие добрые…

— Такие благочестивые и нравственные, — добавил Онисим.

— …Что Михайловку с полным на то основанием можно было бы назвать раем, — заключил Сокол Апфелькерн.

— А Наталья единственная дочь у него?

— Так точно, но, кроме того, есть еще сын.

В последующие дни Сергей был так занят наведением порядка в своих делах и налаживанием хозяйства, что весьма уставал. Поэтому с наступлением вечера он, вместо того чтобы предаваться бесплодным мечтаниям, предпочитал сидеть с Онисимом на лавочке перед домом и беседовать о давних, полузабытых уже временах. Но однажды, во второй половине дня находясь в лесу, где отдавал кое-какие распоряжения по заготовке древесины, он решил напрямик полями пройти в Михайловку, чтобы снова увидеть Наталью или на худой конец подстрелить дорогой сибирского жулана.[5]