Француженки не заедают слезы шоколадом - Лора Флоранд

– Что ты об этом думаешь? – Мозолистые пальцы Патрика пододвинули к ней красную тарелку. – Мы работаем над преддесертами[5] для Дня святого Валентина.

На широкой фарфоровой ложке лежал небольшой шар из жидкого шоколада в тончайшей оболочке. Мерцая, он выглядывал из-под полупрозрачного белого облачка. Наклонный круг из карамели, украшенный частыми спиралями, прикрывал шар. На первый взгляд у такого преддесерта не было вообще ничего общего с Днем святого Валентина, но, присмотревшись, Сара различила скрытое под орнаментом красное сердечко. Оно было меньше ее самого крохотного ноготка.

Намек на то, что влюбленные боятся открыть свое сердце?

Крошечное спрятанное сердечко, которое Патрик придвинул к ней, будто желая открыть тайну, заставило ее собственное сердце томиться смутным желанием… На долю секунды потеряв контроль над собой, Сара взглянула на Патрика.

От вида его разбитых губ и синяка на скуле ей стало худо, как от удара в живот. Она попыталась отвести глаза, но ее взгляд на мгновение задержался на его губах. Она часто так делала украдкой, чтобы он не заметил. И почему-то каждый раз она ожидала увидеть ленивый, расслабленный рот калифорнийского серфингиста, но нет… у него всегда оказывалась прекрасной формы нижняя губа, выражением которой он отлично управлял, и замечательный изгиб верхней губы. Еще бы, ведь он всю жизнь произносит донельзя напряженные гласные и точные согласные! У него губы поэта, рот аристократа, не соответствующий ни выгоревшим на солнце и спутанным волнами волосам, ни смеющимся синим глазам, ни худощавому лицу, которое однажды утром могло оказаться гладко выбритым, но потом много дней подряд зарастать густой щетиной.

Сара заставила себя прямо и твердо посмотреть Патрику в глаза, и он поморщился.

– Да знаю я, без этого чертова сердца было бы лучше, но ты же знаешь Люка. Любит он совать его куда надо и куда не надо.

На самом деле Сара не знала Люка Леруа, их всемирно известного chef pâtissier[6]. Он возглавлял кондитерскую кухню их ресторана с тремя звездами Мишлен[7] в знаменитом Hôtel de Leucé, который сверкал в роскошном квартале между Елисейскими Полями и Сеной, подобно алмазу Хоупа[8] в обрамлении драгоценных камней.

Когда их божество бросало работу Сары в мусорное ведро, она лишь говорила: «Oui, chef, и Merci, chef[9]». А озорник Патрик Шевалье легко и весело дразнил шефа. Это было выше ее понимания – как, впрочем, и то, каким образом Патрик с Люком тянули, выдували и формовали чертову горячую карамель, создавая восхитительные вещи.

Сара приехала в Париж, мечтая научиться делать миленькие карамельные розочки и бантики, чтобы украшать ими пирожные и торты. Но в первый же день увидела, как Патрик схватил глыбу расплавленной карамели и вытянул ее почти на два метра в высоту. Невозможно изящные изгибы и петли непостижимо переплетались с шоколадом, растягиваясь выше и выше, а вокруг них засверкали звезды и закружились планеты. Сара тогда стояла в толпе ошеломленных учеников, с благоговением наблюдающих соревнования Meilleur Ouvrier de France[10] через окно в двери. Раньше Саре и в голову не могло прийти, что мечта может быть так прекрасна.

Карамельная башня могла – нет, обязана была рухнуть. Но Патрик Шевалье перенес свою скульптуру в выставочный зал – и ничего плохого с ней не случилось.

Потом Сара узнала, что он придумал и сделал основание с амортизаторами. Такая маленькая хитрость.

Как же давно это было!

– Очень красивый преддесерт, – сказала Сара осторожно.

– Да, но как тебе ароматы, Sarabelle? И текстуры? Скажи мне, что ты думаешь. – Взгляд Патрика был чист и ясен, но глаза поддразнивали ее. – Ты же знаешь, меня всегда чарует твой природный, неиспорченный вкус.

Конечно, в его обязанности входило тренировать ее вкус, и он делал это на удивление прекрасно. Он вполне мог быть вторым среди лучших на планете. Ученики в парижской кондитерской школе, в которой училась Сара, падали бы ниц пред ним и целовали бы его ноги, умоляя взять к себе в стажеры. Но коль скоро он по ошибке выбрал Сару, то теперь ему придется сделать так, чтобы она дожила до конца стажировки. Точно так же ему пришлось бы опекать крошечного, неуклюжего, покинутого всеми щенка, которого надо перенести через неистовую реку. И Патрик делал оба дела сразу: во-первых, заботился о том, чтобы у Сары была еда и она выдержала переход через бурный поток, и во-вторых, обучал ее секретам профессии.

Ее сводила с ума мысль, что без него она не может поесть.

Она действительно не могла приготовить себе еду! Узлы у нее в животе никогда не расслаблялись, и она все время была без сил. Да взять хоть вчерашний день. Патрик улучил минутку, хотя других забот у него было сверх головы, поджарил два яйца и, даже не взглянув, подвинул тарелку к Саре. Масляные края таяли у нее во рту, а желудок разве что не плакал от благодарности. А через пару часов Патрик ввязался в драку из-за того, что поцеловал известную во всем мире прожигательницу жизни.

В другие дни бывало так же. В столовой для персонала Патрик лениво двигался мимо стола Сары, направляясь к девушке за стойкой, чтобы пофлиртовать, и как бы случайно ставил перед Сарой две картонные коробочки греческого йогурта[11] с большим содержанием протеина. И непременно с персиком, который она любила.

Он кормил ее. И дразнил, щедро наделяя беспечной лаской. Впрочем, так он вел себя со всеми. Как бы то ни было, но ему всегда удавалось уменьшать ее напряжение, чтобы она могла прожить день, выдержав огромное давление кухни.

Понемногу он стал всем, для чего она жила; всем, что удерживало ее в течение дня. И за это она тоже ненавидела его. Она сама должна удерживаться! Не должен этого делать мужчина, который думает о ней как о неуклюжем, симпатичном щенке среди множества таких же.