За милых дам - Ирина Арбенина

Швейцарец остановился у края лога, который они собирались переходить, узкого и глубокого. Солнце безуспешно пыталось пробиться своим ультрафиолетом сквозь неуязвимый дорогой крем на полных щеках господина Ясновского. Ах, как все-таки замечательна жизнь: и свежий молодой загар, и нет опасности ожога… Господин Ясновский просто физически ощущал, как молодеет и подтягивается его приближающееся к пятидесятилетнему юбилею тело. Вперед, только вперед…

Там, где остановился инструктор, проходил узорчатый узкий разрыв, похожий на застежку-«молнию», припорошенный невинным снежком. Этот снег был таким ярким, новым, как в детстве, когда выбегаешь однажды утром в ноябре из дома в куртке нараспашку… Ах, если бы господин Ясновский углубился в детские воспоминания и припомнил еще и торт «Наполеон», который так любили печь в его семье… Припомнил, как многослойно это замечательное кондитерское изделие и как легко соскальзывает, сползает плотный корж с мягкого, скользкого крема. Конечно, не так легко, как один слой снега, плотного, твердого, слежавшегося, именуемого в горах «снежной доской», срывается с рыхлой зыбучей, как песок, зернистой основы…

Ясновский не вспомнил про «Наполеон», он только успел увидеть, как швейцарец приставил ладони раструбом к губам и проорал, пародируя рекламу: «Минто-он!» А потом подпрыгнул на лыжах и, отскочив назад, ухватился за ствол дерева. И еще Ясновский увидел, как снег вздыбился вокруг складками, как сдираемая со стола скатерть… И вдруг он начал проваливаться в кромешную снежную темноту, падать в объятие, похожее на стальные тиски. Он пытался выбраться и хотел открыть пошире рот, чтобы глотнуть воздуха… И тут ярко, как на мониторе, в памяти загорелось то, что он слышал неоднократно, будучи завсегдатаем гор, и чему никогда раньше не придавал значения. «Лавина. Избавьтесь сразу от лыж. Не открывайте рот». И он спасся от мгновенного удушающего действия снежного кляпа, ему удалось сбросить лыжи, и поэтому ему не скрутило, как рычагом, кости…

Вот этого Женщина не предполагала. Она надеялась, что Ясновский умрет. Просто умрет: страшно, но, увы, мгновенно. А он еще жил несколько часов, стиснутый в своем снежном склепе, где невозможно было пошевелить даже пальцем. И эту пытку даже она со всей своей ненавистью к нему не смогла бы изобрести… Он замерзал и задыхался, и слышал лай собак, голоса спасателей, которые по старинке прощупывали осыпавшуюся лавину, протыкая снег металлическими палками. Он настолько привык ждать нападения от людей, а не от стихии, что не взял с собой даже магнитную пластину, которая помогает быстро обнаружить засыпанного. Он много чего не знал о снеге, не знал и того, что замуровавший человека снежный покров пропускает звуки только в одну сторону и — никогда в другую. Те, кто остался под снежным саваном, хорошо слышат то, что происходит наверху, но их криков, их голосов и стонов наверху совершенно не слышно.

Лавины ненавидят в горах за их непредсказуемость, злобность и коварство. Подобно живым существам, лавинам свойственна смена настроений: они могут позволить вам кататься по своей поверхности полдня, наслаждаться скоростью и солнцем — и погубят в одно мгновение за пять минут до того, как, предвкушая обед и тепло камина, вы наконец соберетесь возвращаться домой. Они могут быть «в настроении» — и пропустить пятерых, навсегда похоронив шестого. Они, как женщины, — им так мало надо, чтобы сорваться: достаточно резкого окрика, неосторожного движения, например, прыжка. И произойдет смертоносный мгновенный обвал, точно по краю лога разъедется «молния»: снежная доска сползет, а тот, кто стоял на расстоянии полуметра, там, где не было этой зернистой начинки, может помахать вам ручкой. Именно это и почудилось Ясновскому в последнее, самое последнее мгновение — швейцарец помахал ему вслед рукой.

Когда металлический штырь, которым спасатели дырявили снег, наконец уткнулся в тело господина Ясновского, тот был уже мертв. Но даже перед смертью этому выдающемуся стратегу и тактику бизнеса не пришло в голову, что он стал-таки жертвой заказного убийства, что мальчик-швейцарец неделю подряд облюбовывал этот лог, изучая дотошно, как аптекарь, шестиугольные снежные кристаллы, и даже сделал небольшой подкоп, чтобы разглядеть повнимательней слои снежного «Наполеона». Инструктор знал снег, его законы, его повадки, его виды и настроения. Он умел им управлять и мог бы устроить обвал часом раньше, но устроил его тогда, когда лыжи господина толстосума переступили запретную черту. Всего этого господин Ясновский не ведал. Он задохнулся, веря в несчастный случай. На безмятежной белизне снега он не разглядел мотивов. Некто — «кому это было нужно», — непредсказуемый и злобный, как сама лавина, остался для него навсегда тайной и загадкой.

Аня Светлова так надеялась, что первой пары — английского — в этот день не будет и она сможет поспать немного подольше. Английский у них вела Нелли Всеволодовна Ясновская, бывшая жена того самого Ясновского… Студенты не ведают стыда и жалости, они радуются, как дети, когда у «преподов» грипп или поминки… А тут такое событие — все газеты и телеканалы передали это сообщение: великий богач погиб в суровых альпийских снегах… Но английский — вот неожиданность! — не отменили. Ясновская явилась как ни чем не бывало, отнюдь не убитая горем, драла с них три шкуры и даже на дом не забыла задать изрядно. «Вот поди ж ты, — изумлялась Аня, — ну ладно, жена она, конечно, бывшая, но вдова-то настоящая — могла бы погоревать». Куда там… У блеклой и скучно-строгой Нелли будто вторая молодость началась: глаза сияют, голос звонкий девичий, двойки ставит с юной резвостью. «Надо же, как действует на дам смерть супругов, с коими они состоят в разводе…»

Аня, девушка юная, незамужняя и неопытная, была этим обстоятельством немного озадачена. Хотя, конечно, жалеть-то, наверное, было особо не о чем… Самого Ясновского, полноватого, спесивого, скользкого, как крем, господина с цепким взглядом, Аня знала, конечно, только по телеизображениям. Но и этого было достаточно, чтобы прийти к такому выводу.

По окончании занятий Аня некоторое время раздумывала, стоит ли подойти и выразить Ясновской, у которой, будучи вечной отличницей, она ходила в любимчиках, соболезнования… Но Ясновская сама вдруг подошла к ней.

— Аня, если не ошибаюсь, вы искали работу? Я могла бы вас порекомендовать. Одна моя знакомая как раз решила брать уроки английского. Дама очень состоятельная…

— Ой! — Анна чуть не подпрыгнула от радости. Финансы у второкурсницы Светловой, вынужденной в этой жизни рассчитывать только на себя, давно уж истощились до крайности. Но она сдержалась и чинно осведомилась:

— Какой уровень? С нуля?

— Да не в уровне дело… — вздохнула Ясновская. — Ей, понимаете ли, надо хоть чем-то заполнить досуг. Впрочем, сами разберетесь… Вы ведь не против?

Аня поскорее закивала.

— Ну и отлично, — Ясновская достала из сумочки сотовый телефон, — я прямо сейчас Марине Вячеславовне и позвоню.

Позже выяснилось, что судьба постаралась расставить свои силки в этот день так, чтобы пути назад для Ани уже не было. Все очень плохое начинается понемножку, да так незаметно, что поначалу и не разберешь, насколько скверно это плохое.