Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню - Вера Камша

– Граф Дорак оделся со всем тщанием, но в танцах не участвовал, даже в самом первом, – Валме с гордым равнодушием взял оливку, – видимо, обострилась сердечная болезнь.

– Видимо, – откликнулась витавшая в собственных облаках графиня. – Однако это вряд ли что-то серьезное.

– Да, будь иначе, виконт Дарзье отца бы не покинул…

– Просто сегодня не было Арно, – вмешалась Айрис, – вот Дурзье и расхрабрился.

– Виконт Дарзье усвоил преподанный ему урок. – Чарльз, хоть и был влюблен в свою Мелхен, аппетита не лишился, но это как раз не удивляло. Столом Савиньяки, то есть Фарнэби и Валмоны, могли гордиться: сыры и вина прибыли от папеньки, а десерты сотворил бывший дядюшкин буфетчик.

– Проще говоря, мерзавчик испугался до почти порядочности. Напиши об этом Малышу. – Эмиль Савиньяк поцеловал матери руку и вышел, напоследок блеснув мундирным шитьем. Все стало окончательно ясно. Марсель подавил неуместную для будущего соправителя Ургота досаду и перевел взгляд на стол: ближайшая к осененному белой шалью креслу сырная тарелка была на треть пуста. Франческа ценила ароматные деликатесы, чего удивляться возникшему меж папенькой и госпожой Скварца пониманию, а сердце… Способно ли сердце поэта оплакивать потерю женщины, любящей сыры и мундиры? Способно ли оно утешиться средь юных, опять-таки увлеченных мундирами дев, и утопить печаль в вине и суфле?

– Я пойду, – внезапно заявила толком не дожевавшая пирожное Иоланта, – с госпожи графини нас хватит! Айрис, не дергай меня, пожалуйста! Это наше… воспитание – сплошное вранье! Все такие душечки-сюсюшечки… а потом ленты лопаются!

– У вас лопнула лента? – забеспокоился Марсель, которому тактичность девицы Манрик следовало бы приветствовать. – Снова?

– Ничего у меня не лопнуло, – рыжее чудо ожидаемо огрызнулось, но как-то без огонька, – просто совесть иметь надо! То есть ясно же, что мы надоели. Госпожа Скварца ушла, теперь вот и господин маршал…

– Они устали, – Валме покосился на явно не стремящегося уходить Давенпорта, – но мы решили дождаться утренней звезды, а регент не советует отказываться от принятых решений. Давайте выпьем, а решать будем потом. Чарльз, ты не возражаешь?

– Возражать может лишь хозяйка дома, – Давенпорт учтиво наклонил голову. – Сударыня, как нам лучше поступить? Только не бойтесь нас обидеть, мы вас поймем правильно.

– Понимание сродни счастью, – отцовская любовь глядела загадочно, будто свеча в темном стекле отражалась.

– Но вы не ответили.

– Данные зароки лучше соблюдать.

– Мы остаемся, – тут же решил за всех Валме. – Дорогие дамы, мы с капитаном Давенпортом пьем за вас.

Графиня рассеянно кивнула, баронесса улыбнулась, виконтесса просто осушила бокал. Лихо, впору корнету, а то и капитану. Ожидание рассветной звезды продолжилось.

Пыталась притвориться гитарой лютня, журчало вино, шуршали платья дев – подуставшие от чинного сиденья гостьи с разрешения виконта забрались на кресла с ногами. Франческа со своим маршалом ожидаемо не возвращались, и это было печально, в точности как в одной из «песенок» Рокэ. Пришлось спеть сперва на кэналлийском, а потом и в переводе. Собственном, плохоньком, но Айрис, кажется, поняла, а Иоланта уронила блюдечко и разозлилась если не на себя, то на отсутствующе-присутствовавшего Арно.

– «Я иду мимо тебя… – как могла подпела девица и сунула под нос виконту свой бокал… – я не оглянусь».

– Ибо незачем, – Валме заодно плеснул «слез» и себе. – Ваше здоровье.

– Спасибо. У Айрис бокал пустой.

– Прошу прощения… – Разнести подруг по их комнатам они с Чарльзом смогут, но лучше пусть отсыпаются здесь. – Это суфле восхитительно. Попробуйте.

Девы и Давенпорт взялись за ложечки, Марсель – за лютню, он запел бы и в одиночестве, но среди людей это было приятней… Это было… было… было… всё было, и любовь, видимо, тоже. Потом почти ушла, но не стала хуже, как не становится хуже вино, если его осталось лишь на самом донце бутылки.

3

Сумасшедшая галерея, которую Ли нашел именно там и так, как думал, явно изменилась к лучшему. Стены и не думали сближаться, а сквозь застекленный потолок лился ясный весенний свет, позволяя во всех подробностях разглядеть многочисленные полотна. Другие. Омерзительные постельные сцены, драки и пиршества, достойные стаи гиен, заменили старинными портретами на одной стене и более или менее приятными, хоть и пустоватыми пейзажами на другой. Из памятных по прошлому разу картин на прежнем месте висел лишь вытеснивший семейство Савиньяк горящий город, но на пожар больше никто не любовался. От шедевра с Фердинандом, Манриком и приблудной лошадиной ногой уцелела лишь нога, которой посчастливилось воссоединиться с конем. Манрик исчез, Фердинанда на белом линарце сменили Алва с Соной, а дым превратился в радостную утреннюю даль. В точности такой Ли любовался с холма, готовясь шагнуть в лаикский туман; жаль, память не сберегла всю дорогу. Последним, что помнилось, были успевший высохнуть каменный стол в Покое озарений и ниша святого Танкреда. Дальнейшее представлялось каким-то пульсирующим, плюющимся короткими молниями клубком, но идущий голова в голову с Соной оседланный Грато наводил на мысль, что его хозяин, как и в прошлый раз, сошел с картины.

Тогда все вокруг было внове, сейчас Ли более или менее представлял, чего ждать, и, самое главное, не забыл ни варастийской халупы, ни рассветных степей. Осталось сохранить память после возвращения. Осталось вернуться, хотя это особых опасений не вызывало, к тому же проэмперадора страховал Уилер. То, что сработало у Вержетты, должно сработать вновь, но лучше бы выбраться самому.

Лионель махнул рукой заглядевшемуся на небо Рокэ и отправился проверять камин и Фридриха, от которого, скорее всего, остался лишь пейзаж с пнем. Ширина галереи не изменилась, сохранился и черно-белый мозаичный пол, и вычурные, как любил покойный Фердинанд, рамы, исчезла мерзость и начал проглядывать смысл. Капуль-Гизайль, переставляя антики и перевешивая картины, менял комнаты до неузнаваемости, здесь произошло нечто подобное. Ли медленно шел точно по середине галереи, силясь постичь логику здешних хозяев через свою.

Мориски гадают по очертаниям грозовых облаков, подбирающие мужа девицы льют в воду расплавленный воск, гадалки раскидывают карты и толкуют чужие сны. Порой даже угадывают, только что есть сон – отражение твоих собственных тревог и надежд, знак свыше или сразу и то, и другое? Маленький Арно, еще не умея писать, пририсовывал к материнским посланиям свои пожелания, и они были понятны. Росио, скрытничая, пишет по-гальтарски, морисскими буквами и на кэналлийский манер. Хоть как-то понять такое письмо смогут либо трое, если найдут друг друга и договорятся, либо один Савиньяк. Ту же лошадь на рисунке опознает всякий, а чтобы прочесть надпись, нужно знать алфавит и понимать язык. Если боги были на самом деле, если они, уходя, оставили завещание, то это, скорее всего, не книга, хоть бы и Кубьерта, а изображение. Или изображения… Только сгинувшие тысячелетия назад Абвении никак не могли предусмотреть ни Фридриха в меховой шапке, ни эсператистского конклава.