Белые пешки - Екатерина Звонцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Любить, – шепнула Ася словно в полусне. – Да-да. Интересно, а если я сейчас поцелую тебя… – Снова Дэн поймал пустой, мертвый взгляд. – Ты почувствуешь что-то? Хотя бы любовь? Или ты тоже уже далеко?
И она стала вдруг подниматься, перегибаться к нему через стол. Ближе, ближе, ближе – бледная, усталая, шарящая руками в поисках опоры. На секунду Дэн окаменел – от шока, от… страха. А потом быстро закрыл лицо руками в привычном защитном жесте. Его замутило, голова закружилась. И он сам этого испугался.
– Нет! – выпалил он. – Нет, Ась… ты с ума сошла, да? Стой!
Она почти ткнулась носом в его ладони. Вляпалась рукой в тарелку с пирожными, чуть не опрокинула кофе и тут будто опять очнулась. Отшатнулась. Ее голос задрожал:
– Я… да, да, наверное…
Когда Дэн опустил руки, Ася, уже севшая, наоборот, их подняла. Принялась лихорадочно тереть лицо, по которому бежали слезы. Она пачкалась и не замечала. Дэн хотел сам податься к ней, но она остановила его нервным, почти злым мотанием головы.
– Иногда я ненавижу Макса, – пробормотала она так сдавленно, что Дэн не сразу поверил ушам. – Ненавижу… это он сделал меня мной, он, а теперь его нет, кто же я?
– Ты была собой всегда, – мягко возразил Дэн. Асины глаза сверкнули. И она засмеялась, а он осознал, что уже несколько месяцев не слышал ее смех.
– Даня… ты ведь меня до него даже не знаешь. Ты получил нас всех уже набором.
Она опустила руки и опять окаменела. На правой щеке был шоколад, на левой – сливки. И развод джема у переносицы. Дэн пару секунд смотрел на это, борясь с собой, потом взял салфетку и потянулся к Асиному лицу. Боялся, что ударит, отпрянет, даже закричит… нет, сидела.
– Зато я знаю классную девчонку, о которой Марти говорила, что «Аська лазает по деревьям как мартышка и в лагере берет за это все призы». – Дэн стер джем. – Знаю писательницу, которая сочинила книжку без помощи своего парня и вдохновила другую писательницу. – Он избавился и от взбитых сливок. – И я знаю свою подругу, которая поделилась со мной горем на крыше и дала мне почувствовать себя не чужим. – Наконец он стер шоколад. – Помнишь? «Девочки-амазонки, мальчики-паладины»… Так ты тогда сказала. Такой вас хотела видеть учительница. Но мне кажется, не обязательно быть амазонкой, чтобы быть собой. Иногда быть слабой нормально.
– Так я все-таки слабая? – тихо спросила Ася. – Спасибо.
Она странно произнесла последнее слово, будто расколола пополам: там была и нежная благодарность, и такое жгучее «Чтоб ты сдох!», что Дэн отдернул руку поскорее. Но тут же Ася ему улыбнулась. И он, покосившись на недопитый кофе и удержавшись от новых вопросов, предложил проводить ее домой.
– Нет, – передумала она, уже когда мы вышли на улицу. – Нет, Дань, езжай, а я забыла, наш оркестр сегодня репетирует перед выпускным! Ректор хотел послушать. Я должна быть.
Ректор. Наверное, от нервов, но я чуть не попросил: «Не езжай туда, лучше отдохни». Но она даже заулыбалась, ее щеки немного покраснели, и она принялась в красках расписывать, что оркестру покупают красивую форму, «чтобы как в вузах Лиги Плюща», и новые инструменты. Звучало здорово.
Уйти в дела. Разве не все мы это выбираем, чтобы спастись? Я, видимо, не могу спасти нашу Асю. Но надеюсь, она сделает это сама.
Ты очень сильная, слышишь?
25.05.2007. Саша
Привет, Макс. Скучаю по временам, когда была вот той феерической радостной дурой, которой нравилась Усаги Цукино и которая верила в незыблемую силу и такую же незыблемую простоту дружбы. Вроде как сходится хороший человек с хорошим человеком, к ним присоединяется еще хороший человек, и еще, и еще. Пусть сложный – но хороший. И вот у вас уже компания. И вы все друг за друга горой. И вас никто не разлучит.
Пока, Усаги. Так это не работает. И нет, не потому, что среди хороших людей может вдруг затесаться сволочь, то есть может, конечно, но я не про это. Что-что, а сволочизм моим друзьям несвойствен. Как бы я иногда ни злилась на них, как бы я себя ни чувствовала с ними или без них. Среди нас никогда не было сволочей, потому что ты… ты…
Ты со сволочами не дружишь.
Не дружил.
Я скучаю по тебе, Макс, и я пишу тебе, может, на небо, а может, на дно моря. Остальным, скорее всего, не до меня. И больше я на это не сержусь.
А ты за меня порадуешься. А еще отныне и навсегда, если «всегда» еще будет, для меня тетрадка – это ты. Твое большое странное сердце.
– Итак, у нас лето, – вдохновенно вещал Голос, у которого было, похоже, особенно хорошее настроение. – Время любви. Признаюсь, я тоже немного влюбился в одну особу, но вам это не очень интересно, правда?
По залу пронесся возмущенно-ревнивый ропот. Саша похихикала: у Голоса было уже много, очень, просто опасно много фанаток возраста от девяти и до девяноста лет. И тут он что? Разбивает им сердца? Влюбился он! Мог бы и промолчать!
– Поэтому просто поднимите головы, – умиротворенно продолжил он. – Что вы видите? То здесь, то там – парочки. Красиво, правда?
Под куполом и правда расстилались сегодня ковры, нет, коврища звезд. Казалось, их не только особенно много, но они еще и особенно неугомонно мерцают, точно в такт Сашиным мыслям. Беспокойным. Полным сомнений и метаний.
– Они и называются просто: звездные пары, – Голос стал вкрадчивее, грустнее. – Но помните, дорогие романтики, эти пары обманчивы. Только на воображаемой плоскости звезды рядом, а вот космос трехмерен. Так что на самом деле наши влюбленные, скорее всего, разделены тысячами световых лет. Но тянутся друг к другу сиянием. А ученые видят и нарекают их парами. Выступают в роли священников.
Больно и совсем-совсем про людей. Про Сашиных людей. «Рева-корова», – устало и раздраженно подумала она про себя, когда звезды в очередной раз предательски расплылись. Да что такое? Совсем она расклеилась с проклятого экзамена, а как увидела изуродовавшую себя Асю, вовсе захотелось повеситься. Марти, видимо, тоже, потому что она предложила Асе парик. А та сказала, что ей и так отлично.
– Но не расстраивайтесь: не всем звездам так не
