Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт

Итак, как можем мы надеяться отрегулировать или хотя бы усовершенствовать свой способ принятия этических решений, если он является безнадежно эвристическим, поспешным и близоруким? Проводя параллель между тем, что происходит на заседании ученого совета, и тем, что творится в нашем сознании, можно увидеть, каковы метапроблемы и как с ними можно справиться. Мы должны быть «настороже» и иметь «мудрые» привычки мышления – иными словами, коллег, которые будут постоянно (пусть и не без огрехов) привлекать наше внимание к вариантам действий, о которых мы не пожалеем задним числом. Нет смысла в широком круге коллег, если все они – клоны друг друга, желающие высказать одно и то же соображение, так что можно предположить, что все они – специалисты, кругозор каждого несколько ограничен, каждый занят отстаиванием определенного набора интересов909.

Итак, как нам предотвратить разноголосицу дискутирующих коллег? Нужны какие-то способы эту дискуссию прервать. Вдобавок к своевременным и уместным механизмам высказывания соображений нужны устройства, этот процесс останавливающие, уловки, самовластно прекращающие размышления и изыскания наших коллег и прерывающие разговор вне зависимости от того, о чем конкретно в данный момент идет речь. Почему бы просто не прибегнуть к волшебному слову? Волшебные слова прекрасно справляются с ролью переключателей режима управления в программах искусственного интеллекта, но сейчас мы говорим о контроле над разумными коллегами, а они, скорее всего, не поддаются воздействию волшебных слов, не будучи в состоянии постгипнотического внушения. То есть хорошие коллеги будут мыслящими и рациональными, а также способными широко мыслить в рамках области, в которой специализируются. Если простейшие механизмы, из которых мы состоим, являются баллистическими интенциональными системами, как говорилось в предыдущей главе, то наши наиболее хитроумные подсистемы, подобно нашим коллегам, являются интенциональными системами с неограниченной управляемостью. Их следует поразить чем-то, апеллирующим к их рациональности и ограничивающим дальнейшие размышления.

Этим людям вовсе не годится бесконечно философствовать, бесконечно призывать нас обратиться к основополагающим принципам и требовать обоснования для этих, по всей видимости (и в действительности), весьма произвольных правил. Что могло бы защитить необоснованный и отчасти вторичный механизм прерывания разговора от такого дотошного изучения? Метастратегия, запрещающая обсуждение и пересмотр механизмов остановки дискуссии? Но – захотели бы спросить наши коллеги – мудро ли следовать этой стратегии? Можно ли ее обосновать? Несомненно, она не всегда будет приводить к наилучшим результатам, и… и так далее.

Нам надо пройти по канату над пропастью. С одной стороны, следует избегать ошибочной мысли, будто решение состоит в большей рациональности, большем количестве правил и обоснований, ибо этим требованиям конца не будет. Любую стратегию можно поставить под вопрос, а потому, если только мы резко и без рациональных причин не оборвем обсуждение, то получим зациклившийся и бесплодный процесс поиска решения. С другой стороны, ни один не обоснованный рационально факт о том, как мы устроены, не является (и не должен являться) свободным от возможного пересмотра в ходе дальнейших размышлений910.

Нельзя ожидать, что у подобной конструкторской проблемы будет одно-единственное определенное решение. Скорее, мы столкнемся с многообразием неопределенных и временных состояний равновесия, где механизмы прерывания дискуссии будут склонны наращивать, словно жемчужница вокруг песчинки, слои дополнительных догм, которые сами неспособны выдержать дополнительного анализа, но, к счастью, от случая к случаю оказываются способными прервать размышления. Вот несколько многообещающих примеров:

Однажды Бентам грубо отмел доктрину о «естественных и неотъемлемых правах» как «полную чушь», и сейчас мы можем ответить, что, возможно, он был прав. Возможно, разговоры о правах и являются полной чушью, но это благая чушь – и благая она лишь потому, что, так уж получилось, обладает «политической» силой продолжать подниматься над метаразмышлениями (не бесконечно, но «достаточно высоко»), чтобы подтвердить свой статус убедительного (то есть прекращающего дискуссию) «основополагающего принципа».

Тогда может показаться, что определенного рода «слепое поклонение правилам» – вещь хорошая (по крайней мере, для акторов, сконструированных так же, как и мы). Она хороша не потому, что существует определенное правило или набор правил, которые, вероятно, являются наилучшими или всегда приводят к правильному ответу, но потому, что наличие правил каким-то образом работает, а их отсутствие не работает совершенно.

Но этим невозможно ограничиться (если только мы не понимаем «поклонение» в буквальном смысле слова, то есть как внерациональную преданность), поскольку простое наличие, одобрение или принятие правил вовсе не является конструкторским решением. Наличия правил, наличия всей информации и даже хороших интенций самих по себе недостаточно, чтобы гарантировать совершение правильного поступка; актор должен найти все, что нужно, и использовать это даже при столкновении с рациональными контраргументами, призванными пошатнуть его убеждения.

Наличия правил и понимания их возможностей недостаточно, и подчас актору лучше, когда он знает меньше. Даглас Хофштадтер привлекает внимание к явлению, которое называет «навязчивым сомнением» и которое было устранено из самых абстрактных теоретических дискуссий. В том, что Хофштадтер называет «дилеммой волка», «очевидное» отсутствие дилеммы превращается в серьезную дилемму в результате всего лишь хода времени и возможности навязчивого сомнения.