Открытие себя - Владимир Савченко

Мне сейчас надо сделать фокус, подобный тому, который в старину исполняли виртуозы парового молота: чтобы со всего разгона коснуться многопудовым молотом положенных на наковальню часов, не повредив даже стекла. Надо, с одной стороны, прижать электрод так, чтобы включился ток, а с другой – не пережать, не раздавить германия. И все ногой.

Подвел электрод, дожал… хруп! – первого столбика нет. Перемещаю полоску на миллиметр, подвожу снова… хруп! – и второго нет. Хорошо, что это не часы.

– Привет химикам-алхимикам! Далеко прлостирлаешь ты рлуки свои в дела человеческие, химия! – раздается от двери; мысли мои сразу принимают иное направление.

Это с великими словами и пошлыми интонациями появился из соседней комнаты Кепкин, которого жена бьет. Кепкин-здешний, Кепкин-ординарный, не подозревающий о своей великой роли в вариаисследовании, особенно в создании Нуля. (Но, может быть, подозревает… да что там – знает?! Может, он не больше здешний, чей я? Вероятность совпадения двух надвариантных состояний в одном здесь-сейчас практически равна нулю, но все-таки…)

На такое приветствие, конечно, никто не отзывается, но Геру это мало трогает. Он подходит ко мне, с размаху бьет по плечу:

– Слышь, ты! Выключи свою игрлушку и слушай.

Хруп! – третьего столбика тоже нет. Я в ярости поворачиваюсь:

– Слушай, хоть я и не твоя жена!..

Но Кепкин пренебрегает репликой. Его продолговатое, как огурец, лицо выражает таинственность.

…Поскольку Герка любит пораспространяться о моем первом переходе по Пятому измерению… на унитаз, не вижу причин замалчивать историю его переброса. Тоже было на что посмотреть. Но чтобы стало понятней, начать надо со статей об «южноамериканском эмоциотроне».

Статьи эти нашел он; их перепечатывал в переводе с испанского (которого, понятно, никто из нас не знал) один наш академический журнал, далеко не самый солидный, такой, что грешил и популяризацией, иногда даже фантастикой. Да и первоисточник был ему под стать: какой-то объединенный инженерный вестник латиноамериканских республик «Ла вок де текнико» – «Голос техники». Статьи трактовали как об упомянутой машине, так и о результатах исследования на ней нейропсихических рефлекторных сетей и сложного поведения многострадальных жертв науки – собак.

Сам эмоциотрон находился в институте нейропсихологии в эквадорском городе с прелестным названием Эсмеральдес, на берегу Тихого океана. Собак для него, похоже, ловили по всему побережью, для них эта машина была страшнее атомной бомбы. Идея опытов, впрочем, была передовой и актуальной: перейти от изучения искусственно изолированных воздействий на организм (ну, те же павловские опыты, когда у собаки выделяется слюна и желудочный сок сначала от вида пищи и звонка, затем только от звонка… опыты с двумя-тремя факторами, которые все переживают и поныне) к комплексам. Чтобы были воздействия по многим входам сразу: и вид пищи, и свет, и звуки, предвещающие опасность, соблазнительные запахи самки, жара-холод, дождь, вибрации – словом, как оно и в жизни бывает. Потому что не сводятся комплексные впечатления к сумме элементарных, это же ясно.

Для подобных опытов требовалась вычислительная машина – да не обычная, быстродействующий электронный идиот, а самообучающаяся, с гибкими связями, обобщающей памятью, внутренней перестройкой; такие относят к классу персептрон-гомеостатов. И она у них, похоже, была. Была и камера комплексных воздействий; в нее помещали исследуемых псов, фиксируя их там ЭСС (электродной считывающей системой).

Об этой системе стоит подробнее. Тюрин, когда прочитал о ней, зябко повел плечами:

– Ну… до такого только в Южной Америке могли додуматься!..

– А по-моему, нет, – возразил я. – Видишь, среди авторов указан некий Ф. Мюллер? Не иначе как эсэсовский врач, убежавший от виселицы, – его работа. Или его отпрыск и достойный воспитанник. Неспроста же система зашифрована довольно прозрачно: «эс-эс».

– Возможно, – согласился Кадмич. – Брр!..

Исследователи не применяли ни вживленных электродов, ни укрепленных на шкуре клемм. По науке это правильно: такие электроды сами по себе изрядные воздействия. Было почти некасаемое считывание биотоков: каждый электрод – заостренный на иглу электрический контур – подводился микрометрическим винтом к нужному месту (вблизи позвоночника, у головного мозга, около хвоста, носа, пасти, на животе и т. п.) так, что возникал некий «саркофаг» из острий. Собака не могла пошевелиться, ее сразу кололо; даже взлаять или взвыть она не могла – для этого же надо раскрыть пасть. «Издаваемые животными звуки, как и его выделения и движения, не могут быть однозначно истолкованы электронной машиной, – педантично писали авторы: С.-М. Квадригес, тот же Мюллер и Б. Кац. – Картину распределения нервных потенциалов могут поставить только сами эти потенциалы».

Словом, три четверти собак гибли еще до опытов, на стадии отбора и привыкания к ЭСС, – бесились. Уколовшись об один заостренный контур, псина, естественно, пыталась отдалиться от него, натыкалась на другие, шарахалась и от них – и так со все возрастающей амплитудой, с нарастанием страха и боли. Таких приканчивали. Остальных, зафиксировав в камере тысячами игл, экспериментаторы нагружали различными комплексами впечатлений и воздействий: приятными, неприятными, смешанными с нарастающей силой звуков, запахов, вибраций… вплоть до мчащей на собаку машины на стереоэкране. Эти собаки, как правило, тоже не переживали опыт.

«Нейрофизиология предстрессовых состояний, а также стресса, коллапса и бешенства собак изучена нами с наибольшей полнотой», – не без самодовольства отмечали авторы.

Но наиболее всего нас, инженеров-электронщиков, заинтересовали не эти результаты, а так называемый «феномен четырех собак» – собак под номерами 98, 412, 2750 и 3607 (числа говорят о размахе опытов), которые при некоторой предельной нагрузке отрицательными воздействиями… исчезли из камеры. Были – и нет. Электронная машина некоторое время, до минуты, регистрировала их «присутствие» в виде потенциалов и импульсов, затем и она отмечала нуль. Исчезновение собаки № 3607 удалось заснять на кинопленку.

«В наш век кинотрюков доказательная сила этой съемки, разумеется, равна нулю, – писали добросовестные авторы. – Мы отдаем себе отчет и в том, что само сообщение об этом феномене бросает тень на наше исследование, заставит кое-кого усомниться в истинности его результатов. Тем не менее мы сообщаем о нем, потому что это – было».

Настырный Кепкин настолько заинтересовался, что добыл в республиканской библиотеке две подшивки «Ла вок де текнико», обложился ими и словарями испанского языка, искал: нет ли еще чего-нибудь на эту тему? И нашел. Заметка в форме письма в редакцию (так научные журналы публикуют непроверенные сообщения) извещала, что одну из исчезнувших собак, сеттера темной масти с приметным желтым пятном (№ 2750), обнаружили на окраине Эсмеральдеса – изможденную, грязную, в репьях; на хвосте была привязана консервная банка. Пес побывал в переделке. Авторы (на сей раз только Мюллер и Кац: Санчес-Мария Квадригес, видный физиолог, вероятно, испугался за свое реноме) изучили жестянку, надеясь установить, куда ж попал пес из камеры.