Повседневная жизнь российских жандармов - Борис Григорьев

Еще несколько примеров приказотворчества в Охранной агентуре:

Тон бюрократический: «Всем полицейским надзирателям иметь впредь у себя списки проживающих в их участках: а) евреев; б) лиц высших учебных заведений; в) всех неблагонадежных — по форме, которая будет указана ротмистром Шепель».

Тон зловещий: «До меня дошли слухи, что надзиратель Шевелев позволяет себе дурно обращаться с дворниками — это неуместно и не может быть терпимо. Объявляю за то Шевелеву строгий выговор» (15.04.1907).

Строгий выговор в Охранной агентуре можно было «схлопотать» по слухам!

Тон усталый: «Просматривая голубые листки околоточных надзирателей, замечено, что приметы описаны и не полно, и не по форме. Составлять и писать приметы учили долго, и если кто до сих пор этого не усвоил, тот не может служить в Агентуре» (3.06. 1907).

Тон воспитательный: «Замечено мною, что некоторые полицейские надзиратели носят форму неумело, неряшливо, нескладно. Требую от надзирателей, дабы они больше обращали внимание на то, как носится офицерами военная форма» (18.10.1908).

Создается впечатление, что свои воспитательные пассы полковник испытывал исключительно на полицейских надзирателях — другие примеры нам просто не попались.

Справедливости ради следует отметить, что воспитывали при дворе и самого Александра Ивановича. В начале 1910 года полковник подал рапорт в канцелярию дворцового коменданта с ходатайством выдать аванс (видно, финансирование запаздывало), на котором Дедюлин с подачи управляющего канцелярией Ф, Ф. Каналоши-Лефлера наложил строгую резолюцию: «Аванс выдать… разрешаю, но прошу, чтобы впредь не было смещений по годам и старый год окончательно заключать кредитом соответствующего года». А. И. Спиридович «взял под козырек» и начертал на возвратившемся рапорте свою резолюцию: «К руководству, строго выполнять сие указание»,

В архивном массиве Охранной агентуры наше внимание привлекло следующее распоряжение по команде ее начальника А. И. Спиридрвича за 1911 год: «В 1907 г. на службу в Агентуру поступил крестьянин Лифляндской губернии Альфред Лейземнек, он же Николай Янковский. Последнюю фамилию Лейземнек носит с 1905 г., когда он, проделав всю карательную экспедицию с ныне покойным Генерал-майором Орловым, принял таковую по соображениям конспиративного характера. В Агентуре на Лейземнека (Янковского) со дня поступления заведено дело как на Альфреда Лейземнека, в требовательных же ведомостях он обозначался как Николай Янковский, каковой фамилией он обычно именовался в команде… Мною сделано распоряжение, дабы с сего дня Альфред Лейземнек более ни в каких официальных перекличках Янковским не именовался». Порядок был восстановлен, и оперативная фамилия агента из употребления навсегда исчезла, дабы не вносить путаницу и в без того запутанную жизнь охранников.

В обязанности сотрудников Охранной агентуры входило недопущение подачи челобитных прошений на высочайшее имя во время выездов государя из своей резиденции. Эта святая обязанность досталась им по традиции еще от Петра I. Все такие ходатайства при Николае Александровиче надо было сдавать в соответствующее министерство или в канцелярию Министерства императорского двора и уделов. Но русскому человеку всегда и небезосновательно казалось, что его вопрос будет решен только в том случае, если прошение будет подано прямо в руки царю. Нет надобности говорить о том, что основную массу нарушителей порядка при высочайших выездах Николая II составляли челобитчики. По каждому случаю «прорыва» к телу императора ходатая в Охранной агентуре составлялись «сведения» — подробный рапорт с изложением всех обстоятельств дела. Так 24 марта 1906 года Спиридович докладывал дворцовому коменданту, что «23 марта… старшим агентом Розановым был замечен неизвестный, оказавшийся крестьянином Тверской губернии Тимофеевым, который имел при себе прошение Их Величествам, дабы получить вспомоществование». На основании «сведений» мы подсчитали количество происшествий с задержанными челобитчиками и можем вполне авторитетно утверждать, что в 1906 году их было 70, в следующем, 1907 году — 133, а в 1908 году — 142. Несмотря на все оградительно-предупредительные меры охраны, прослеживается явная тенденция к росту.

Начальник Охранной агентуры ставился также в известность обо всех контактах августейших особ как с посторонними лицами, так и с чинами охраны, а тот докладывал о них наверх дворцовому коменданту.

В мае 1906 года: «Около 5-ти часов Его Величество остановился около караулки № 39, что на прудах Царской охоты, и расспрашивал сторожа Мотявина, потерявшего под Мукденом ногу, о том, в каком бою тот был ранен, в каком полку служил и за что получил Георгиевский крест. Поблагодарив в конце разговора за службу, Его Величество приказал обрубить ветки ивняка около караулки, которые мешали верховой езде».

Месяц спустя: «23 сего июня… когда Его Императорское Величество Государь Император… изволил подойти к ограде сада… из Александровского парка выскочил неизвестный в железнодорожной фуражке и бегом направился к Его Величеству. Старший агент Федор Иванов пересек неизвестному дорогу и задержал его на середине шоссе, не допустив до решетки… Неизвестный, пав на колени, закричал: „Ваше Императорское Величество, прошение“. Старший агент взял у неизвестного прошение и по личному приказанию Его Величества передал таковое почтовому казаку… Неизвестный оказался бывшим унтер-офицером Жандармско-полицейского управления Сибирской ж. д. Андреем Летягиным».

26 января 1908 года, ротмистр Эвальд — Спиридовичу: «Сего числа полицейский надзиратель Медников донес мне, что… во время Высочайшей охоты 23 сего января одним из крестьян-загонщиков подано Его Величеству прошение, что видел лично егерь Императорской Охоты Николай Кожин… Опрошенный по сему поводу ловчий Его Величества действительный статский советник Диц также подтвердил факт подачи прошения, причем добавил, что оруженосец Его Величества Кожин слышал, как Государь, принимая прошение, сказал: „Молодец, несмотря на то, что вся полиция здесь, ухитрился подать прошение“. Бывшие в загоне агенты Бородин и Никитин подачу прошения Государю не видели… К выявлению личности подавшего прошение приняты меры».

Надо полагать, без нахлобучки начальства агенты Охранной агентуры Бородин и Никитин не остались, подумает читатель. Нет, вышло куда хуже: приказом от 1 февраля 1908 года оба бедолаги со службы были уволены. Ох, и тяжела ты, служба царская!

Принятыми мерами личность просителя была немедленно выявлена. Им оказался, как уже 29 января докладывал ротмистр Эвальд, крестьянин села Илькино Гатчинского уезда Семен Моделайне, раненный в Русско-японскую войну и ходатайствовавший о «вспомоществовании». А 10 февраля ротмистр Эвальд докладывал Спиридовичу, что проситель добился-таки своего и получил из канцелярии его величества пособие в размере 50 рублей. «По имеющимся агентурным сведениям, — продолжал ротмистр, — местные крестьяне, узнавши об этом, поговаривают о повторении такого же факта на предстоящей охоте, ввиду чего мною поручено волостному писарю объявить старостам, чтобы они предупредили крестьян, что намерения их мне известны и что таковые к осуществлению допущены не будут; за попытки же к этому будут нести ответственность старосты, старшины и целые общества». Запугав крестьянскую верхушку уезда, Эвальд наказал и крестьян деревни Илькино, откуда происходил удачливый ходатай: в следующую царскую охоту они в загоне уже не участвовали. Полицейский надзиратель Замахин 18 февраля 1908 года сообщал в «сведениях», что им был «обыскан китаец Хо Ху-фа с намерением подать прошение на Высочайшее имя, в котором просит, о принятии его в русское подданство и православную веру». Полковник Спиридович 13 декабря 1908 года докладывал дворцовому коменданту о том, что во время посещения вечерни в Екатерининском соборе императрицей Александрой Федоровной отставной статский советник Дмитриев подал ей прошение, «каковое было принято».