Песнь крови - Энтони Райан

Ссадина у меня на щеке вспыхнула огнем, вина и горе смешались у меня в груди, поднятые потоком воспоминаний. Как Селиесен впервые явился ко двору, как его улыбка озаряла все вокруг, точно солнце, как император поручил мне почетную обязанность наставлять его в придворных обычаях, и его первые неуклюжие попытки следовать этикету, и как я слушал его новые стихи далеко за полночь, и свирепая ревность, когда Эмерен дала знать о своих чувствах, и постыдное торжество, когда он начал избегать ее общества, стремясь к моему… И его смерть… И бездонное горе, которое, как я думал, поглотит меня.

Я понял, что Аль-Сорна видел все это. Каким-то образом ничто не оставалось сокрытым от его угольно-черных глаз.

Аль-Сорна встал и шагнул к госпоже Эмерен. Ее передернуло – не от ненависти, как я понял, но от страха. А что еще он видел? Что еще он скажет? Он опустился перед ней на колени и произнес отчетливо и официально:

– Сударыня, я приношу извинения за то, что отнял жизнь вашего супруга.

Она не сразу, но справилась со своим страхом.

– И готовы отдать в уплату свою?

– Не могу, сударыня.

– Тогда твои извинения так же пусты, как твое сердце, северянин! И моя ненависть не станет слабее.

Для Аль-Сорны отыскали судно из Северных пределов: по всей видимости, корабли из северных владений Объединенного Королевства имели право бросать якорь в мельденейских водах, в коем прочим их соотечественникам было отказано. Я кое-что слышал и читал о Северных пределах, о том, что там обитают потомки самых разных народов, и потому не удивился, обнаружив, что команда состоит в основном из темнокожих широколицых людей, подобные которым обитают в юго-западных провинциях Империи. Я проводил Аль-Сорну туда, где был причален корабль, оставив госпожу Эмерен стоять неподвижно на краю мола. Она смотрела в морскую даль, отказавшись одарить северянина хотя бы одним прощальным словом.

– Берегитесь ее, – сказал я ему, подходя к трапу. – Ее месть этим не кончится.

Он оглянулся на неподвижную фигурку госпожи и вздохнул с сожалением.

– Тогда ее можно только пожалеть.

– Мы думали, будто посылаем вас на смерть, однако всего лишь отпустили вас на свободу. Вы ведь знали, что так оно и будет, верно? У Элль-Нестры не было шансов. Отчего вы его не убили?

Его черные глаза встретились с моими – теперь я знал, что их пронзительный, испытующий взгляд видит слишком много.

– На суде господин Вельсус спросил у меня, сколько жизней я отнял. А я даже не сумел ответить, честно говоря. Я столько раз убивал: хороших и плохих, трусов и героев, воров и… и поэтов.

Он потупил взгляд. Не были ли то предназначенные мне извинения?

– И даже друзей. Меня уже тошнит от этого.

Он взглянул на меч в ножнах, что держал в руке.

– Надеюсь, мне больше никогда не придется его обнажать.

Он не остановился, не протянул мне руки, не попрощался – просто повернулся и поднялся по трапу. Капитан судна встретил его низким поклоном, лицо его озарилось нескрываемым благоговением, которое разделяла и вся команда. Похоже, легенды о северянине разлетелись далеко. Несмотря на то что эти люди были родом из мест, далеких от сердца Королевства, его имя явно много для них значило. «И что его ждет? – спросил я себя. – В Королевстве, где он уже не просто человек».

Корабль отплыл в течение часа, оставив половину своего груза на причале, торопясь увезти драгоценную добычу. Я стоял в конце мола, вместе с госпожой Эмерен, провожая взглядом парус Убийцы Светоча. В течение некоторого времени я видел его высокую фигуру на носу корабля. Мне показалось, будто он вроде бы оглянулся на нас, всего один раз, и, может, даже махнул рукой на прощание, но было слишком далеко и сказать наверное было нельзя. Выйдя из гавани, корабль развернул все паруса и вскорости исчез за мысом, торопясь на восток.

– Вам лучше забыть о нем, – сказал я госпоже Эмерен. – Эта одержимость вас погубит. Возвращайтесь домой, воспитывайте сына. Умоляю вас.

Я с ужасом увидел, что она плачет: слезы струились из глаз, хотя лицо у нее было совершенно каменное. Она ответила шепотом, но шепот был яростным, как всегда:

– Я не отступлюсь до тех пор, пока боги не призовут меня, и даже тогда я отыщу способ направить свою месть сквозь саван!

Он взял Плюя и поехал на запад, вдоль берега. Отыскал стоянку, защищенную от ветра высокой, поросшей травой дюной. Набрал плавника для костра, нарезал травы на растопку. Травинки высохли на морском ветру и занялись от первой же искры. Костер пылал высоко и ярко, искры светлячками летели в вечереющее небо. Вдали еще ярче светились огни Линеша, даже сюда долетала музыка и нестройный хор торжествующих голосов.

– И это после всего, что мы для них сделали, – сказал он Плюю, протягивая боевому коню кусок сахару. – После войны, после мора, после месяцев ужаса. Даже не верится, что они так радуются нашему уходу!

Если Плюй и понимал иронию, то выразил это, громко и недовольно всхрапнув и отдернув голову.

– Постой.

Ваэлин ухватил коня под уздцы и расстегнул уздечку, потом снял у него со спины седло. Избавившись от постылой ноши, Плюй легким галопом поскакал в дюны, взбрыкивая и встряхивая головой. Ваэлин смотрел, как конь резвится в волнах прибоя, а небо тем временем темнело, и яркая полная луна вставала, озаряя дюны знакомым серебристо-голубоватым сиянием. «Как сугробы зимней порой».

Когда последние отблески дневного света угасли, Плюй рысцой вернулся обратно и остановился на краю круга света, отбрасываемого костром, ожидая ежевечернего ритуала чистки и спутывания.

– Все, – сказал Ваэлин. – Наши дела окончены. Пора расставаться.

Плюй растерянно фыркнул, копнул песок копытом.

Ваэлин подошел к нему, шлепнул по боку и поспешно отступил, уворачиваясь от копыт: Плюй вздыбился, негодующе заржал, скаля зубы.

– Ступай, гнусная скотина! – заорал Ваэлин, бешено размахивая руками. – Прочь!!!

И конь умчался прочь, взметнув вихрь серебристо-голубого песка. Его прощальное ржание разнеслось под ночным небом.

– Ступай, ступай, мерзкая кляча! – с улыбкой прошептал Ваэлин.

Больше заняться было нечем, и он просто сидел, подбрасывая дрова в костер и вспоминая тот день на стене Высокой Твердыни, когда он увидел Дентоса, приближающегося к воротам без Норты, и понял, что отныне все пойдет не так. «Норта… Дентос… Двух братьев я потерял, и вот-вот потеряю еще одного».

Ветер слегка переменился и принес слабый запах пота и морской воды. Он прикрыл глаза, слушая слабый шорох шагов по песку. Человек шел с запада, не особо таясь. «А чего ему таиться-то? Мы же, в конце концов, братья».

Он открыл глаза, посмотрел на фигуру, стоящую напротив.

– Привет, Баркус.