Вечный странник, или Падение Константинополя - Льюис Уоллес

— У меня есть владения в Италии.

— Это все равно что на луне. Я возьму Константинополь еще до того, как ты сговоришься с евреями и получишь денег хотя бы на покупку пера для шляпы. Если это не так, то вот еще один довод: как тебе удастся избавиться от нынешнего имущества, а потом заглушить пересуды во дворце гяура? «Где твои лошади?» — станут спрашивать они. Что ты на это ответишь? «Где твоя галера?» Нет ответа. «Где твоя команда из магометан?» Нет ответа.

Граф остановил этот поток, произнеся:

— Я не в силах понять повелителя. Все это неслыханно.

— А должно ли мужчин останавливать то, что они собираются совершить нечто неслыханное? Или я не могу построить мечеть с пятью минаретами потому, что другие строители ограничивались тремя? Итак, подведем итог. Кем бы ты ни был, христианином или мусульманином, готов ли ты сделать Бога судьей в нашем соперничестве за эту деву?

— Чем дальше я слушаю повелителя, тем сильнее мое изумление.

— Нет, тебе это удивительно лишь потому, что ново. А я уже много месяцев это обдумывал. Решение далось мне нелегко. Оно потребовало самоотречения, а я к этому не привык… Итак, я готов призвать в свидетели Небо — пусть оно решает, моей она будет или твоей, эта райская лилия, в которую все мужчины влюбляются с первого взгляда. Пойдешь ли ты на это?

Тут в графе заговорил воин:

— Сейчас ли, потом ли, здесь ли, там ли — все будет по слову повелителя. Я готов. Ему осталось лишь назвать, кто выйдет за него сражаться.

— Протестую. Поединок будет неравным. Все равно что выпускать цаплю против ястреба. Есть и иной способ. Послушай… Ни разу еще не удалось взять стены Константинополя штурмом. Их осаждали огромные армии — и отступали или погибали. Может, то же ждет и меня, однако я выступлю и, в свою очередь, пойду на приступ — ты же будешь защищать эти стены до последнего. Если я потерплю поражение и отступлю, какой бы ни была причина поражения, мы — ты и я, о Мирза, — будем считать это волей Небес, и тогда княжна достанется тебе; если же мне будет сопутствовать успех, я возьму город, мы и это сочтем приговором, и тогда… — в глазах Магомета полыхал огонь, — тогда…

— Что тогда, о повелитель?

— Ты обеспечишь ее безопасность в этом последнем бою, и отведешь ее в Святую Софию, и там передашь мне, не препятствуя решению Бога.

Никогда Корти не испытывал такого волнения. Он краснел и бледнел, его сотрясала дрожь.

Магомет произнес с насмешкой:

— Я с Мирзой веду речи или с графом Корти? Или христиане так неохотно доверяются Богу?

— Но, повелитель, ты предлагаешь мне пари.

— Называй как знаешь.

— И по его условиям княжна становится рабыней. Измени их, повелитель, — позволь ей высказать свое мнение и поступить по своей воле при любом исходе.

Магомет стиснул ладони:

— Я похож на зверя? Я насильно заставил хоть одну женщину опустить голову мне на грудь?

Граф с твердостью произнес:

— Это условие будет одинаково противно нам обоим.

Султан некоторое время боролся с собой.

— Да будет так, — решил он наконец. — Я сам предложил пари, и я не отступлюсь от своего слова. Условие принято, эмир. Если я одержу верх, она станет моей по ее собственной воле — или не станет совсем.

— Станет женой повелителя?

— Первой в моих глазах и первой в моем доме — моей валиде-ханум.

Удивительное оживление охватило Корти после этих слов. Он поцеловал руку Магомета:

— Вот теперь мой повелитель превзошел в щедрости самого себя. Я принимаю пари. Не было иного способа решить в точности, какова именно воля Небес.

Магомет поднялся:

— Мы договорились. Разговор окончен. Али ждет тебя.

Он закрыл шкатулку, в которой находились воротничок и полусапожки:

— Их я отправлю графине, твоей матери; отныне ты для меня — Уго, граф Корти… Мой сокол сбросил путы и колпачок. Мирзы больше не существует. Прощай, Мирза.

Корти был глубоко тронут. Он пал ниц, потом поднялся и произнес:

— Я ухожу, и любовь моя к повелителю только окрепла. Смерть ждет любого чужака, который в моем присутствии произнесет его имя всуе.

Он уже шел к дверям, когда Магомет заговорил снова:

— Одно слово, граф… В свете будущих событий может так оказаться, что в интересах безопасности и удобства княжны Ирины тебе придется связаться со мной. Ты хорошо справляешься с такими задачами. Намекни, как именно.

Корти немного подумал.

— Знак будет исходить от меня, — произнес он. — Повелитель поставит свой шатер в виду…

— О да, клянусь Соломоном и его мечом! И всякий гяур, рискнувший заглянуть за стену, увидит его, если не снесет холм.

Граф поклонился:

— Я знаю своего повелителя, а потому скажу следующее: с Божьей помощью я получу дурную славу среди осаждающих, а он — среди осажденных. Если повелитель увидит мой штандарт или ему про него доложат, пусть убедится, не черный ли у меня щит. Если да — пусть возьмет щит того же цвета и встанет у меня на виду. Повелителю известно, что я сам делаю себе стрелы. Если я пущу стрелу с черными перьями, он должен ее подобрать. Наконечник ее будет полым, внутри будет находиться записка.

— Еще раз повторяю, граф Корти: судья нам — Бог. Спокойной ночи.

В коридоре за покоями султана граф встретил индийского князя.

— Еще час назад я называл бы тебя эмиром, но теперь… — Князь улыбнулся. — Я остался, дабы поблагодарить графа Корти за его доброту к моему слуге Нило.

— Вашему слуге?

— Слуге и союзнику — царю Нило. Если граф хочет заслужить мою признательность, нынче вечером, при возвращении Али, он пришлет ко мне с ним сию царственную особу.

— Пришлю.

— Благодарствуй, граф Корти.

Граф помедлил, вглядываясь в большие глаза и румяное лицо, ожидая вопроса про Лаэль. Но дождался лишь поклона и следующих слов:

— Мы еще встретимся.

На город уже спустилась ночь, когда Али, высадив графа, вышел обратно в море вместе с Нило. Легко представить себе радость африканского царя, воротившегося к своему хозяину.

В июне, через несколько дней после завершения строительных работ, начатых Магометом на мысе Асометон, из ворот, примыкающих к императорской резиденции во Влахерне — в народе их называли Калигария, — выехала небольшая группа всадников в военной форме империи.

Этот отряд, в составе десяти человек, возглавлял граф Корти. Множество зрителей следили за его отбытием, и в их глазах он был самым великолепным рыцарем за всю историю. Когда, миновав ворота и повернув направо, граф машистой рысью пустился к оврагу у подножия стены, по сути представлявшему собой естественный ров, раздались приветственные крики.