Затаившаяся змея - Джери Уэстерсон

— Да как ты посмел разговаривать с Матильдой в такой манере! И угрожать ей! Тебя надо посадить под замок, Криспин Гест! Рядом с тобой и стоять-то страшно.

— Мистрис Кемп, я приношу свои глубочайшие извинения за недостойное поведение. Я был немного не в себе и не сознавал, что делаю.

— Немного не в себе! Что только происходит в этой комнате! Говорю тебе, муж, это небезопасно.

— Успокойся, дорогая. Он же извиняется.

— Никогда не платит за жилье вовремя… да и маловато платит, с позволения сказать. Странные люди приходят и уходят во всякое время. А затем он угрожает плоду твоих чресл.

— Он извинился передо мной, дорогая. Весьма смиренным образом.

— Смиренным? Он? Да у него в теле нет ни одной смиренной косточки.

Криспин качнулся на каблуках. Горя нетерпением поскорее уйти, он знал, что не сможет этого сделать, пока не задобрит Алису.

— Ма-тиль-да! — заверещала жена жестянщика.

Криспин затаил дыхание. Появившись из тени, широкая фигура Матильды Кемп заслонила дверной проем. Девушка осторожно приблизилась и остановилась за спиной у матери, бросая злобные взгляды на Криспина.

— Ты извинишься перед моей дочерью. А в дальнейшем мы потребуем от тебя услуги, чтобы загладить твое обращение с ней.

— Услуги?

Голос его не дрогнул, хотя это далось ему нечеловеческим усилием.

— Да. Я потом решу, какой именно.

Взгляд Криспина перебегал с одной женщины на другую. Мартин был встревожен, а вот мать и дочь вид имели явно торжествующий.

Криспин пожалел, что не может воспользоваться луком. Он сглотнул, чтобы избавиться от кислого привкуса во рту, и наклонил голову в сторону Матильды.

— Барышня, простите меня за утреннюю выходку. Я приношу свои извинения за грубость и за все огорчения, которые я вам, возможно, причинил.

Матильда искоса посмотрела на мать и наконец присела в ответном реверансе.

— Я принимаю ваши извинения, мастер Криспин.

Криспин нахмурился. «Надеюсь, они не ждут, что я поцелую ей руку. Я уже поцеловал ее в зад».

Кемпы, казалось, были удовлетворены. Мартин забрал у Криспина лук и стрелы и спровадил жену и дочь, после чего сконфуженно посмотрел на Криспина.

Какой «услуги» потребует Алиса? Возможно, стоит предложить снова заняться счетами Мартина, прежде чем Алиса придумает что-то другое. Криспин содрогнулся при мысли о возможных вариантах.

По лестнице он взбежал с облегчением вырвавшегося на свободу узника, толкнул дверь и немедленно ощутил покалывание в затылке.

Терновый венец лежал на кровати, вынутый из ларца, а Джека нигде не было видно.

Криспин закрыл дверь и приблизился к кровати. Легко коснулся Венца, а затем подошел к выходившему на соседние крыши окну. Посмотрел на задний двор, на множество крыш, но не увидел никого, кроме голубей, осторожно переступавших по черепице. Криспин медленно закрыл ставни и задвинул засов. Снова посмотрел на Венец, и в душу закралась тревога.

Позади внезапно распахнулась дверь. Сыщик развернулся и увидел пошатывающегося в полутемном дверном проеме Джека.

— Джек? Где ты был? Ты трогал это?

Криспин указал на Венец, и Джек вытаращился на него.

— Я выпал из окна, — сказал он.

Криспин схватил Джека за плечи, торопливо ощупывая, нет ли переломов.

— Ты пьян?

— Нет. Я выпал из окна. Потрогав это!

Он резко выбросил вперед руку, обвиняя Венец. Криспин отстранил Джека, чтобы осмотреть его.

— Но на тебе нет ни единой царапины.

— Я не лгу, хозяин. Я надел это себе на голову. И как странно… Я почувствовал, будто… — Он взглянул на затянутые паутиной балки. — Я почувствовал, будто могу сделать что угодно. Я снял его, встал на вон тот подоконник, а потом выпал из окна. Я не помню, как падал. Я просто… оказался на земле. Он заколдованный, точно вам говорю.

— Чепуха.

Но Криспин кривил душой. Он тоже вспомнил ощущение неестественного восторга, охватившего его, когда он надел Венец, восторга, едва не приведшего его к поединку. Да, в том состоянии вполне можно вообразить, будто способен вылететь из окна. Гест уставился на Венец. Это, наверное, просто совпадение.

— Да ладно, Джек, — начал он, успокаивая себя легко срывающимися с языка словами, — тебе все это могло почудиться. Немножко вина…

— Я говорю вам правду, мастер Криспин. Не пил я вина!

Оставив Джека, Криспин повернулся к Венцу, взял его и провел большим пальцем по гладкому боку одного из шипов.

— В нем точно что-то есть…

Венец казался весомой вещью. Не особенно тяжелый, но плотный из-за плетеного тростника и острых шипов, которые не ранили — по крайней мере не так сильно, как должны были. Криспин глянул на Джека, а затем осторожно положил Венец в украшенный драгоценными камнями ларчик. Закрыл, задержав ладонь на опущенной крышке, и покачал головой:

— Нет, я не верю, что Божья сила может обитать в земной вещи. Это бессмыслица.

— Но Бог же и сам сделался человеком. Иисусом. Разве нет?

— Ты что, занялся теологией?

— Я не знаю, что это такое, но знаю, что произошло со мной. Я выпал из этого дурацкого окна и ничего не почувствовал.

Криспин поставил сверкающий драгоценными камнями ларец в деревянный ящик и огляделся в поисках места, куда бы его спрятать. В его жилище практически не было укромных мест — одна комната, и никакой ниши. И в его сундучок он не поместится. Разве что ворох соломы в углу, служивший Джеку постелью… Криспин отнес туда ящик и поглубже зарыл в солому.

— В мою постель? — воскликнул Джек. — Я не буду спать с этой штукой. Одному Богу известно, что взбредет мне в голову в следующий раз. Может, с крыши полечу.

— Мне больше негде его спрятать.

— Ну так отдайте его во дворец, ежели вам так хочется, чтобы король вас простил.

Криспин завалил желтыми клоками соломы ящик и отступил, чтобы посмотреть на дело рук своих. Солома вызвала в памяти постель, на которой он спал в камере Ньюгейтской тюрьмы, — чуть лучше этой охапки, а в самой камере было гораздо холоднее, чем в нынешней комнате. Там стояла полная тишина и почти полная темнота, пока ему не позволили иметь свечу. Лучше всего было одиночество, ибо он знал, что, когда дверь камеры откроется, возобновятся допрос и пытки. Он привык бояться визга петель и бренчания ключей. Всякий раз, когда дверь распахивалась, он надеялся, что стража отведет его к палачу. Но этого облегчения он не получил. Только в последний раз. В последний раз при дворе.

Он подумал о Майлзе. Какую комфортную жизнь вел он, должно быть, последние семь лет. Все товарищи Криспина казнены, и все оказались слишком мужественными, чтобы выдать Майлза Алейна. Даже Криспин ничего не сказал. Но теперь-то он скажет. Ничто не заставит его держать язык за зубами. Но он должен соблюдать осторожность. Нужно собрать достаточно доказательств. Оставался еще один, неизвестный заговорщик. Кто-то достаточно могущественный, чтобы нанять Майлза и желать смерти либо Ланкастеру, либо Ричарду. Кто при дворе осмелится на такое деяние? Он доставит Венец ко двору не раньше, чем сможет пригвоздить к позорному столбу Майлза и того, другого человека. Вот это будет награда.