Найти Мышиного Короля. - Ольга Солнцева

– А что же было дальше? – пролепетала она, чувствуя, что вот-вот свалится со своих праздничных каблуков.

– Я дал ему по репе, а он ударил меня под дых, – спокойно произнес Иосиф. – Я поскользнулся, упал и ударился головой об асфальт.

– А потом? – еле слышно прошептала Аннушка.

– Пришел в себя, встал, отряхнулся, собрал в сумку выпавшие книжки и пошел к метро. Уже дома снял шапку и увидел на ней кровь. Обработал ссадины перекисью, присыпал стрептоцидом. Хотел пластырем заклеить, но плохо держится. Пришлось забинтовать.

Именинница не знала, что и думать:

– Очень странная история! И что, этот маньяк просто так ударил вас в живот?

– Ну да, – поэт кивнул забинтованной головой. – Сказал, что пришел помочь мне и схватил за ручку сумки. Я сказал, что мне его помощь не требуется, а он попытался вырвать сумку со всем тиражом. Пришлось слегка ударить его по голове. Но об этом я уже рассказывал.

– Какой ужас! Эти подростки совсем распоясались! А знаете что? –Анна Петровна перешла на шепот и схватила гостя за рукав. – Вы только тете моей не рассказывайте об этом, ладно? А то она возомнит себя Агатой Кристи и затеет расследование.

Гофман-Светлый с тревогой поглядел на именинницу и тоже произнес шепотом:

– А знаете что, Анна? Теперь я точно знаю, что никогда не надо разговаривать с неизвестными. Вот, кстати, эта книга, которую мне удалось для вас спасти.

С этими словами он протянул ей слегка запачканную книжку в белой обложке.

– Спасибо! – обрадовалась Аннушка. – Спасибо вам огромное, Иосиф! Давайте теперь говорить только о литературе! И съедим, наконец, этот торт!

15

– Д-дед, а что у нас п-па-аесть? – растягивая слова, спросил Инок.

Он был голоден не меньше того черного кота, которого встретил на детской площадке. Принюхавшись, точно кот, к запаху съестного, он, не снимая куртки и ботинок, прошел на кухню.

Дед хлопотал возле плиты. Заметив грязные разводы, которые тянулись за внуком, он хотел сделать юному пакостнику строгое внушение, но лишь тяжело вздохнул:

– Сними куртку и ботинки. Тряпка в ванной. Когда подотрешь за собой, садись за стол.

Инок нехотя поплелся в прихожую, снял кроссовки, но пол мыть не стал. С отсутствующим видом он снова зашел на кухню и сел на табурет. Дед поставил перед ним тарелку горячего борща и положил рядом два куска черного хлеба. Спорить с внуком ему не хотелось. У Кузьмича была интересная новость, и он ждал, пока внук насытится и будет способен ее воспринять. У старого чекиста был большой опыт работы с людьми, однако собственный отпрыск каждый день подкидывал ему новые ребусы и загадки.

– Слушай, я у тебя книжку нашел на столе, – как бы невзначай произнес дед. – Ты что, стихами стал увлекаться? Молодец! Помнишь, нам доктор что говорил? «Пусть учит стихи!» Стихи, понимаешь? Чтобы память развивать.

– Угу, – хмыкнул внук. – Т-ты з-зачем см-мотрел?

События уходящего дня – ссора с Коршуновым, подглядывание за Анной Петровной и Валиком на лестнице и встреча с черным котом все это теперь отошло на задний план. Он даже забыл, что вчера купил целый выводок мышей и стал тайным свидетелем жестокой драки. Теперь все его мысли были лишь о книге, которую он прочитал ночью. Такою странной была теперь его память – она связывала его лишь с теми событиями, на которые как-то указывали предметы, находящиеся перед глазами или те, о которых кто-то говорил.

Книга, о которой говорил дед, потрясла его воображение, которое уже два с лишним годом рисовало ему лишь серый забор и картину аварии. Читая строчку за строчкой, он вдруг представил лето, солнце и теплое море, где он никогда не был. Он читал рифмованные строчки, и словно говорил с человеком, который тоже бежал вдоль серого забора, но в отличие от него самого, видел не вспышку взрыва, а нежный свет восходящего солнца.

Раньше ему не нравились стихи. Конечно, мама в детстве читала ему много стихов, но они не возбуждали в его воображения. Ему гораздо больше нравились формулы и алгоритмы, где была стройность и красота. Стихи, в отличие от формул, не рождали в нем никаких чувств и казались лишь набором звуков. К тому же все поэты уже давно умерли. Даже тот, кто написал эту книжку. Инок вдруг догадался, что тот молодой мужчина в серой куртке, с которым устроили драку его однокурсники, и был автором белой книжки. Думать о том, что этот молодой поэт тоже умер, было для Королева больно и тяжело. Нежный свет в конце серого забора вдруг сменился яркой вспышкой взрыва.

Что же так потрясло его в этой книжке? Многие стихотворения в ней были посвящены виртуальным мирам, и сочинить их мог сочинить только настоящий геймер. Стихотворные строчки были похожи на извилистые лабиринты, блуждать по которым было не менее увлекательно, чем по продвинутой бродилке. Прочитав до конца, Инок понял, что вышел на новый уровень.

А потом его отвлекли мыши, которые пищали в своей клетке.

– А ты знаешь, какая у нас новость? – вдруг заговорщицки спросил дед. – Твоя мышь родила.

Кеша не понял, о чем это он.

– Что?

– Да белая мышь принесла потомство, – пояснил дед. – Опросталась, как все самки. Пятеро мышат.

Инок вмиг перестал думать о книге и помчался в комнату. Теперь в тесной клетке было настоящее месиво из шевелящихся тел. Инок насчитал в ней восемь живых существ – пять пушистых и три розовых.

– А где ж-же й-е-еще два? – с трудом произнес он.

– Да она их, наверное, съела, – развел руками дед, с укоризной глядя на невнимательного внука. – Ты же их кормить забываешь. Ты им даже воды не дал!

Инок почувствовал, как на глаза у него снова наворачиваются слезы.

– Ладно, не расстраивайся, – дед легонько провел ладонью по его затылку. – Мыши они и есть мыши. Плодятся быстрее всех.

– Н-но я н-не хотел! –закричал Инок, дергаясь всем телом.

Дед отшатнулся от него, как от припадочного и с тоской произнес:

– Я сходил в магазин, купил две клетки. А то, неровен час, мальчики оприходуют девочек и нам придется утилизировать излишних едоков.

Эта шутка показалась старому чекисту забавной, и он глухо рассмеялся.

Но Иннокентию было не до шуток. Чтобы не расплакаться, он с силой кусал себя за нижнюю губу, и скоро на ней показались капельки крови – точь-в-точь такие, какие были утром на шерстке белой мыши. Отступив от мышей, он прислонился лбом к холодному оконному стеклу.

Ему вдруг стало так жаль всех на свете, а больше всего – самого себя – такого странного и одинокого. И вдруг, под влиянием этого нового чувства, он почувствовал прилив непонятной силы. Она сводила ему скулы и сжимала кулаки. Движимый этой неведомой ранее силой, он с силой ударился лбом об оконную раму. Скрутив ему руки сзади, дед еле-еле оттащил его от треснувшего стекла.