Кругом один обман (сборник) - Виктория Токарева

Девчонки посмотрели на нее с недоумением. Не поняли. Ну и не надо. Они – это они. А ее буквально обожгло радостью жизни. В недалеком будущем ее поджидала любовь, и эта любовь сквозь дождь посылала ей свои сигналы.

В семнадцать лет Тата поступила в университет на журналистику.

Папа Сева был недоволен, он считал, что журналистом может стать любой, для этого необязательно учиться. А мама Таня имела свое мнение, говорила:

– Главное – диплом, все равно какой. Для девочки важна не карьера, а семья.

Вокруг Татуси закипели женихи. Лидировал Сашка Пуришкевич – красавец и спортсмен.

К нему все приставали с вопросом:

– За что твой предок убил Распутина?

– Это другой Пуришкевич, – оправдывался Сашка. – Просто однофамилец. Мои предки – поляки, обедневшие дворяне, а тот Пуришкевич – из Бессарабии, монархист и черносотенец.

Сашку оставляли в покое, но ненадолго. Все девчонки мечтали о Сашке, но он выбрал Тату. Красиво ухаживал. Не лез. Приглашал на фортепианные концерты в консерваторию. Скучища порядочная. Тата сидела в кресле, слушала, как седой пианист барабанит по клавишам, и думала о своем. Под музыку хорошо думается.

В перерыве ходили по фойе. Однажды поравнялись с туалетной комнатой. Сашка спросил: «Тебе не надо?» Ей было надо, но почему-то стыдно сознаться. Тата отрицательно помотала головой. Ей казалось, что неприлично исторгать из себя отходы жизнедеятельности. Девочка должна быть как Дюймовочка: жить в цветке, пить росу и никогда не приближаться к унитазу, еще чего…

Однажды Сашка пришел к ней в гости, когда родителей не было дома. Затеял какую-то игру, и Тата случайно попала в кольцо его рук. Они поцеловались. Тата услышала стук его сердца, как молот по наковальне: тук-тук-тук…

В этот момент вернулась мама Таня и увидела их лица в красных пятнах румянца с никаким выражением. Они оба были ошарашены землетрясением внутри их организма.

– Что с вами? – не поняла мама. Потом, конечно, догадалась, но ничего не сказала. А что тут скажешь?

После этого случая стали целоваться постоянно. Поцелуи были долгими, длительными, невозможно отлепиться друг от друга.

Решили пожениться, чтобы не отлепляться. Родители не возражали. Сашка был из хорошей семьи, богатой или не очень – понять нельзя, поскольку предки были обедневшие дворяне, ничего не оставили. В те времена, в середине XX века, все жили примерно одинаково: ели одинаково и одевались тоже одинаково. Ели докторскую колбасу за два двадцать. Одевались в болгарские дубленки. Жили весело. Человек человеку друг. Политикой не заморачивались. Какой смысл? Все равно ничего не изменится. Казалось, что социализм – вечен. Он есть и будет всегда. Доходили слухи об инакомыслии, появилось слово «диссидент», в переводе – «другая идея». Но по мнению Таты, инакомыслие посещало бездельников, а нормальные люди пишут диссертации.

Сашка заканчивал Институт стали, его будущее – НИИ или КБ. Научно-исследовательский институт или конструкторское бюро. Будет инженер-конструктор, сто восемьдесят рублей в месяц, после кандидатской – двести сорок. Однако главная радость – спорт. Ждали весны и лета, потом высаживались в лодки и – вперед! Мышцы пели от радости, плечи и грудь становились бугристые. Майку снимет – Аполлон. Девчонки обмирают. И опять же в здоровом теле – здоровый дух. Зачем выходить на Красную площадь с протестом, когда можно отправиться на соревнование и победить? И стоять на пьедестале.

Тата ценила только любовь. Как Анна Каренина. Она не слезала с Сашкиных колен, пила его энергию.

В это время в квартире работала малярша Валька, меняла обои. Она с завистью смотрела на молодых и говорила маме Тане: «Хорошее время было в войну. Ох я наеблась…»

После войны мужчин не хватало, и хорошее время осталось в прошлом.

Девственность Тата потеряла перед самой свадьбой. В дневное время, когда все были на работе. Действие происходило в родительской постели.

В самый ответственный момент дверь отворилась и вошла малярша с рулонами обоев. Не нарочно и не из любопытства. Просто она закончила коридор и переместилась в спальню.

Тата испугалась и крикнула: «Атас!» Святая минута была поругана. Но ничего. Впереди – море этих святых минут.

Свадьбу справляли дома. В те времена рестораны были не приняты в их инженерских кругах. Дорого.

Запомнился один неприятный момент: мать резко открыла дверь в другую комнату, а за дверью стояла Анюта, и ей попало в бок. Она вся перегнулась от боли, лицо страдальчески скрючилось, и это лицо отпечаталось в памяти Татуси. Татуся успела подумать: дурной знак. Ей стало на секунду грустно, но только на секунду.

Столы были сдвинуты и ломились от еды: гусь с тушеной капустой, треска в пурпурном томате, холодец со звездочками моркови и кружками крутых яиц, салат оливье, селедка под шубой, печеночный паштет, домашние маринады… Ничего особенного, но каждое блюдо – кулинарный шедевр. И эта еда навсегда осталась самой любимой и превосходила любые деликатесы, которые вошли в жизнь вместе с переменой строя.

Диссиденты добились своего. Повалили социализм. Поменяли на капитализм. Возникла благородная красная рыба – семга и форель, парное мясо взамен перемороженного. И все равно Тата предпочитала пролетарскую треску и холестериновый холодец, очень вредный для здоровья.

Столы накрывала мама Таня с верной подругой тетей Тосей. Они корячились и уродовались три дня.

Все гости пришли вовремя, кроме Сашкиных родителей. Сашкина мамаша – королева красоты, наводила марафет и опоздала на два часа.

Голодные гости как волки изнывали возле стола и наполнялись ненавистью к невоспитанным родителям. Когда дверь открылась и пани Ядвига возникла как колонна, с глазами до ушей, действительно очень красивая, образовалась предгрозовая тишина, и мама Таня четко проговорила: «Не уважая других, вы не уважаете себя».

Красивое лицо пани покривело и потеряло всю красоту. Праздник был подпорчен, но скоро восстановился. Гости ринулись за стол, стали вдохновенно пожирать, опустошать, разрушать красоту сервировки.

В конце праздника Сашка пошел в туалет, уселся на толчок и заснул. И больше никто не мог попасть в туалет. Пришлось ломать дверь и снимать Сашку с голым задом.

Но все это осталось в прошлом. Голый зад постарались забыть. Время смывает и не такие события.

Родился сыночек Филипп.

Удобно было называть «Филечка», но свекровь настаивала на произношении полного имени, поскольку Филипп – это король, а Филя – крепостной, батрак, половой.

Тата придумала ему имя Фуфа.

У Фуфы были большие круглые глаза и пышный рот. Глазастый и губастый. Прозрачные слюнки, как у верблюжонка.

Тата целовала его в мокрую мордочку, задыхалась от любви. Обмирала. Вся любовь без остатка принадлежала Фуфе, ни грамма не оставалось на окружающих, даже на родителей.