Двойка чаш. Приворот из гримуара - Мара Санкта

Пройдя несколько шагов назад к столику, она присела на ближайший стул, вслушиваясь в их разговор.

— На такую свадьбу-то уж нужно будет посмотреть, — включилась она, ловко подбирая тон к их беседе, словно актриса, вливающаяся в роль.

— О, да! Вы только представьте, юная барышня в белом и наш мрачный граф. Как в сказке! — одобрительно кивнул один из собеседников, весело подмигивая. — Красавица и чудовище.

— Хм, интересно, — протянула Эстер, прищуриваясь, словно пытаясь вспомнить лицо из давно забытого сна. — И много про эту новую графиню известно?

— Ее видели только издали, знают, что блондинка, и держится, как благородная. Что странно, приехала совершенно одна, ни маменьки, ни папеньки, ни своры фрейлин… вот и думают, что граф в блаженную какую-то влюбился.

Эстер кивнула, как будто она просто еще один любопытный посетитель, согревающийся у очага чужими историями. Впервые в жизни ей захотелось магией скрыть свои светлые локоны, чтобы собеседники не начали ничего подозревать; но сейчас уже поздно, да и мало ли белокурых девушек можно встретить в северном графстве.

Тянет сделать глупость и ввернуть, что даже, будь байка про свадьбу правдой, в белом платье такую невесту не выведут. Второй раз белое все же не надевают; можно сшить что-нибудь нежно-лиловое… честно говоря, Эстер не задумывалась даже о такой перспективе еще.

Но она делает правильный выбор, такую чудесную сплетню оставляет при себе — не хватало разрастись этому образу от бедной сиротки до коварной вдовы. А она еще и ведьма! Кошмар, и кто же тогда больше похож на чудовище? А Кейн… а что Кейн, всего-то в могилах копается в свободное время, чем бы аристократ не тешился. Эстер уверена, что так и звучали ли бы дальнейшие разговоры.

Поэтому все же скрывается в очередной съемной комнатушке, не давая себе возможности только больше усложнить ситуацию.

***

Когда она спрашивает путь к храму у местных жителей, мгновенно даже в самых усталых глазах загорается неподдельный интерес. К любым чужакам относятся с опасением, а эта и вовсе проблем нажить хочет — туристических дорожек к этому месту уж точно не проложили. Эстер постоянно оглядывается, будто пытается поймать преследователя. Не проходит ощущение, что кто-то следит; паранойя чуть утихает, когда ведьма наконец приближается к лесу, но совсем не пропадает.

Под серым небом, скрытым за тяжелыми облаками, стояла заброшенная церковь. Старинное здание было погрязшим во времени и печали, и казалось, что его четыре стены удерживали секреты, тревожившие души тех, кто брался приблизиться к нему.

Путь к церкви был заросшим и запутанным, словно сама природа старалась скрыть это место от любопытных глаз. Вокруг церкви витало ощущение утраченной святыни. Стены, покрытые лишайником, казались искаженными от непреодолимой тяжести прошлого. Части здания обрушились, словно их за собой под землю пыталась утащить душа убитой ведьмы.

Эстер заходит во внутренний дворик церкви. Часовня, однажды служившая местом поклонения, полностью исчезла под мерзлым грунтом, оставив после себя лишь зияющую дыру и городскую легенду. Девушка осматривает стены храма, покрытые резными узорами и рушащимися фресками, которые когда-то символизировали веру и надежду. Теперь они кажутся искаженными и зловещими, словно передающими темную сторону этого места.

— И на чьей же стороне ты была? — спрашивает она, прикасаясь к разбитому столбу. Холод по пальцам проникает во все ее существо, и она невольно отдергивает руку.

«Не на твоей».

Что ж, это прекрасные новости. Никогда бы не подумала, что будет радоваться, что оказалась в погребальной темной ведьмы; Эстер уважительно склоняет голову, показывая свою уверенность и силу, желание разобраться в истории этого места, а вовсе не навредить ему.

Но получается, если спустя столько лет она смогла нащупать энергию погибшей некромантки в этом храме, ее проклятие полностью так и не пропало. Она все еще немым и мстительным призраком витает над крышами, и в траве, что проросла сквозь ее кости, алеют кровавые первоцветы. Неужели у Эстер нет шанса? Сколько времени, сколько сил она должна положить на алтарь спасения Исендора?

Эстер задерживает взгляд на поблекших росписях, где святые и демоны вечно сцеплены в молчаливой борьбе. Ветер ворует последние иголки с нагих ветвей старинных кипарисов, и они ложатся на землю, как невесомые следы людей ушедшей эпохи. Ее собственная тень падает на изогнутые черты каменных стражей, вцепившихся в стены, и кажется, будто их холодные глаза следят за ней, высекая ее судьбу в неумолимом камне.

Эстер опускается на колени на влажную землю внутреннего дворика, где древние камни усыпаны лепестками, чьи цвета — отблески весенних надежд и осенних печалей, теперь растворены в серых тенях сумерек. Она раскладывает перед собой инструменты ритуала — свечи, талисманы, и камни, покрытые мхом времени, когда-то согревавшиеся солнцем и теперь охлажденные морозами забвения.

Закрыв глаза, Эстер взывает к силам, что плетут причудливо-прекрасную ткань мира, и откуда-то из глубин веков приходит к ней эхо. Она открывает взор и видит перед собой энергетические нити, пульсирующие множеством оттенков — от нежного весеннего рассвета до темного фиолета бури. Каждая нить, словно живая лоза, опутывает камни и простирается к небесам.

Эстер протягивает руки, и ее пальцы касаются одной из нитей, но вместо того, чтобы сливаться с ее энергией, нить рассыпается, гниет прямо у нее в руках. Она берет другую, но и она растворяется в воздухе, оставляя лишь ощущение ускользающей влаги. С каждым касанием мир становится все более и более размытым, как будто сама сущность времени начинает разлагаться.

Паника охватывает Эстер. Она собирает оставшиеся обрывки нитей, пытаясь переплести их, пытается вдохнуть в них жизнь с помощью своей энергии, но они осыпаются, словно лепестки поминального венка, что несут в себе память о былом величии и сейчас лишь напоминают о безжалостном цикле жизни.

Тогда Эстер сглатывает ком в горле, и лихорадочно складывает обрывки уже знакомых, но потерявших силу заклятий, пытается мастерить что-то новое, строить ритуал заново. Ее шепот витает среди руин, и под звуки срывающегося голоса ведуньи начинает происходить чудо. Нити не восстанавливаются — они рождаются заново, пробуждаются от забвения и плетутся в новую ткань, уже не такую хрупкую, а крепкую и яркую.

Эстер продолжает говорить, и ее голос становится сильнее. Каждая нить, каждый узелок теперь пропитан новой силой, новым началом. И когда последний слог ее заклятия растворяется в тишине, перед Эстер уже не задушенный тьмой, разрушенный дворик, а переплетение живых, дышащих нитей — символ вечного возрождения, весенней нежности и памяти, бережно хранящей испытания прошлого. Эстер смотрит на ожившую перед ней картину, где каждая нить теперь искрится новыми красками,