Узорчатая парча - Тэру Миямото

Поезд тронулся, и к вечеру, через несколько часов я оказался в Ямагате. Через турникет я прошел самым последним – и только тогда спокойно вздохнул. В кошельке у меня оставалось всего 60 тысяч иен. Совсем немного, если учесть, что мне еще возвращаться в Осаку. Решив поискать гостиницу подешевле, я прошел через торговый квартал перед вокзалом и направился на стоянку автобусов, отправлявшихся в Дзао. Поскольку зимой Дзао становится популярным горнолыжным курортом, там должны быть небольшие зимние бунгало гостиничного типа для лыжников. Сейчас еще не сезон, так что свободные места есть наверняка. Тут я и укроюсь на пару-тройку деньков, позвоню приятелю в Осаку и решу, как жить дальше, подумал я.

Признаюсь, после развода с Вами я попросту выживал. Чем только не занимался, чтобы заработать на жизнь. Если рассказывать обо всем, то убьешь уйму времени. Знаете, есть такое выражение – «катиться вниз». Так вот, все эти десять лет я медленно, но верно катился вниз. А, в сущности, все началось с того момента, когда я спустя год после нашей свадьбы зашел в универмаг в Каварамати, чтобы купить дыню, но меня вдруг охватила ностальгическая тоска по Юкако, и я поднялся на шестой этаж в отдел постельных принадлежностей… За эти годы лет я сменил десяток мест работы, чем только не пробовал торговать. И женщин менял, что называется, как перчатки. Одна три года содержала меня на свои деньги. Вот и сейчас я живу с очередной подругой. Я – нахлебник, халявщик. А она очень славная, добрая и заботится обо мне, но я не питаю к ней никаких чувств. Если изложить историю моей жизни за эти десять лет в нескольких словах, то получится, как в борьбе сумо: попытаешься опрокинуть противника на спину приемчиком «ёритаоси» – тебя же бросят за круг приемом «уттяри», на захват сверху «уватэнагэ» тут же получишь захват из-под руки «ситатэнагэ», не успеешь зацепить ногу противника снаружи, применив «сотогакэ», как тебе изнутри зацепят ногу захватом «утинагэ»… В общем, как ни старайся, только хуже выходит. Словно водит тебя какой-то злой дух… Можно сказать, я докатился до самого дна, когда мы встретились в Дзао.

Добравшись до Дзао, я решил подняться вверх по отлогому склону, бредя по улице городка, стоящего на источниках. В воздухе стоял густой запах серы. По обеим сторонам дороги понастроена уйма гостиниц, но для моего кошелька все они были чересчур дороги. По пути мне попалась табачная лавочка, и я спросил, нет ли на вершине горы чего-нибудь типа недорогой зимней хижины, где можно заночевать. Мне сказали, что такая гостиница есть рядом с Докконумой, и я направился по дороге к станции канатной дороги. У Сада георгинов я сел в гондолу подъемника, а потом пешком направился в сторону Докконумы. Там действительно оказалась подходящая гостиница, по крайней мере, с виду это было именно то, что мне нужно. Я зашел туда и осведомился, во сколько мне обойдется трехдневное проживание. Цена оказалась приемлемой, даже немного ниже, чем я предполагал, и я с облегчением уселся на грязном диванчике. Кроме меня, постояльцев не было, поскольку сезон еще не начался, так что на полноценное обслуживание рассчитывать не придется, сказали мне, и питаться придется тем, что есть под рукой. Я ответил, что все это меня устраивает, и поднялся в комнату на безлюдный второй этаж, где зимой все просто забито молодежью. На первом этаже располагалась столовая и магазинчик. А на втором – спальные номера, так что гостиница была не так уж мала, чтобы именоваться «хижиной». В зимнее время попасть внутрь можно только со второго этажа, пояснил молодой парень, хозяин хижины, поскольку зимой высота снежного покрова в здешних местах более четырех метров. Так что первый этаж просто погребен под сугробами. Если же у меня возникнет желание понежиться в серных источниках, то нужно спуститься на фуникулере вниз, в гостиничный городок – там есть дешевая муниципальная баня. Когда я покончил с ужином, было еще очень рано. Я спустился на фуникулере до городка и пошел вниз по улице. Баня располагалась как раз на середине склона. Попарившись в пахнущей серой горячей воде, я зашел в небольшое кафе, где выпил чашечку кофе, – а потом возвратился в свою «хижину» у Докконумы. Как Вы и написали в своем первом письме, в ту ночь на небе не было ни звезд, ни луны. Уже в восемь часов я забрался в постель и уснул, как мертвый. В самом деле, я давно превратился в настоящего мертвеца. Я утратил все человеческое.

Наутро после завтрака мне снова захотелось кофе, и я, сев в кабинку фуникулера, спустился в гостиничный городок. Я намеревался послоняться по округе до обеда, но тут вдруг вспомнил, что собирался позвонить приятелю в Осаку. Я хотел позвонить ему с общественного таксофона в кафе, но сообразил, что мой партнер сейчас тоже либо рыщет в поисках денег, либо скрывается от преследователей. А скрываться он может только в одном месте. У него есть жена и ребенок, но к тому же есть еще и подружка на стороне. Но моя записная книжка с ее телефоном осталась в саквояже, в номере гостиницы. Я поспешил обратно к Саду георгинов и вскочил в кабинку фуникулера, где уже сидели люди, поскольку страшно нервничал, хотя вполне можно было бы дождаться следующего свободного вагончика. Ведь кабинки подходят одна за другой. И там я совершенно неожиданно встретил Вас. Увидев Вас в дорогом элегантном костюме, я, может быть, обомлел даже больше, чем Вы. Я был небрит, ботинки в грязи, воротник спортивной рубашки затерся, лицо землистое… Любому человеку с первого взгляда ясно, что я попал в жуткую передрягу. Я совершенно растерялся. Мне хотелось скорее исчезнуть, скрыться от Ваших глаз. Выйдя из кабинки, я даже не оглянулся, хотя меня переполняли нежность и тоска, – и поспешил в свою гостиницу. Я сразу же поднялся на второй этаж и, притаившись у окна, стал тайком следить, как Вы и Ваш сын с костыликом медленно, шаг за шагом, движетесь по дорожке. Вы уже миновали лесок и, свернув по горной дороге направо, скрылись из виду, а я все стоял у окна и смотрел на поворот дороги, за которым исчезли Вы. Золотые лучи солнца, пробивавшиеся сквозь кроны деревьев, заливали светом дорогу. Они показались мне вдруг клинками невиданно унылого, дикого света, и пронзили насквозь мое поросшее коростой житейской грязи сердце. Я, забыв о звонке приятелю, ждал и ждал, опершись о подоконник, когда Вы вновь появитесь на повороте и пройдете перед лесочком. Когда через несколько часов я опять увидел Вашу фигуру в пробивавшихся сквозь листву золотистых лучах, в сердце моем словно забил обжигающий, горячий фонтан. Аки замужем за другим, стала матерью, похоже, она обеспечена и здорова. Вот о чем я думал в те минуты. Вы даже не заметили, что я наблюдаю за Вами со второго этажа своей убогой гостиницы, и все так же медленно, шаг за шагом, прошли к станции канатной дороги и скрылись на тропинке, стиснутой с обеих сторон стволами деревьев…

В ту ночь кроме меня ни одного постояльца в гостинице не было. Хозяин – парень примерно моего возраста – принес мне в номер керосиновую печку и попытался развлечь меня разными историями и прибаутками, но видя мою мрачную, без тени улыбки физиономию, оставил меня одного и спустился на первый этаж, на прощание наказав непременно погасить перед сном печку. Кажется, было девять часов. Возможно, Вы с сынишкой уже любовались звездами в Парке георгинов. Я выключил флуоресцентную лампу, оставив только крошечный ночник, и залез под одеяло. До меня доносился шум гнущихся под ветром деревьев, что росли вокруг болотца, с первого этажа долетали обрывки разговоров и смех хозяина гостиницы и его жены. Иногда раздавались какие-то гулкие удары о стекло, должно быть, это бились в окно насекомые, но не легкие, невесомые мотыльки, а какие-то тяжелые жуки. Я полежал с закрытыми глазами, вдыхая запах влажного воздуха комнаты и вслушиваясь в звуки, что, мешаясь друг с другом, неожиданно создавали впечатление абсолютной, даже какой-то жутковатой тишины. Запах комнаты был до боли родным и знакомым.