Омар Хайям. Гений, поэт, ученый - Гарольд Лэмб

Белый осел дремал около закутавшегося в плащ горбатого мужчины, присевшего на берегу водоема. Эти двое показались Омару образами смутно припоминаемого сна… Где-то раньше он видел их, но не в такой обстановке.

Когда Омар присел рядом, горбун показал на воду:

– О брат мой, луна утопила себя в море слез.

Омар посмотрел на серебро кривой турецкой сабли, отраженное на водной глади водоема. Горе и печаль не могли иметь никакого значения для него этой ночью, но он понял, как сильно горюет этот горбун.

– Кто ты? – спросил он мягко.

– Я – ночной сторож времени. Я слежу здесь за ним. Посмотри, как те, другие, уснули, забыв про время. На самом же деле я смотрю на луну, которая утонула, поскольку она в воде настоящая, а та, в небе, как всегда, неизменна и безразлична.

Больше того, та луна в небе уйдет и появится снова, словно эта ночь не отличается от других.

– Истинно так… ты прав, – сказал Омар.

– У тех, других, которые… – горбун махнул рукой на спящих, – есть хозяин, у них появился новый хозяин. Но я, Джафарак, потерял своего господина. Ай-уо-алла… мой господин был солнцем доброты. Ай-уо-алла… Он был защитником от несчастий и невзгод. Ай-уо-алла… Он любил Джафарака, несчастного калеку, ничтожнейшего из своих рабов. Теперь солнце покинуло Землю Солнца[16], и защита покинула преданного ей, и возлюбленный ушел от Джафарака. Ай-уо-алла, султан Алп Арслан убит!

Омар смотрел на догоравший свет на воде и едва понял сказанное.

– Я не знал этого, – сказал он.

– Весь Нишапур знает об этом. Только сегодня мы возвратились, неся его тело из Самарканда. Таков был его рок. Подумай только, брат мой, он был тверд и силен в своей власти, и армия поддерживала его. Но кто может избежать своей судьбы? Пленника, этого пса, привели пред очи моего господина в Самарканде. Двое крепких стражников, вооруженных саблями, держали пленника, когда он предстал перед лицом моего господина. И тогда этот неверный пес выкрикнул грязное слово в лицо моему господину, который вскипел от ярости и гнева. Мой господин взял свой лук и стрелу и жестом приказал стражникам отойти в сторону, чтобы он смог уничтожить этого пса своей стрелой. Мой господин, самый ловкий стрелок, никогда не промахивался, если поднимал свой лук. – Джафарак вытер щеки и вздохнул. – И все же одна стрела просвистела мимо, и этот подлый пес, у которого оказалось два спрятанных ножа, прыгнул и нанес три удара моему господину, прямо в живот, и после четырех дней он отошел на милость Аллаха.

– …Человек, – пробормотал Омар. – Да покоится он с миром.

– Я сижу здесь у луны слез и плачу.

Омар смотрел в черную ночь, а могила Рахима была у его ног, и слуга Рахима раскачивался из стороны в сторону.

– Все, что в чане, попадает в черпак, – промолвил рябой нищий. – Нет, он все же молод и горяч, и его кровь не дает ему уснуть ночи напролет. Ахай, я изнурен и хочу спать. Разве я не следовал за ним по пятам, начиная с прошлого кануна пятницы? Нет, он не подозревает ничего. Сейчас он не сумеет отличить буйвола от осла.

– Эта девушка рабыня? – спросил Тутуш. – Или она замужем?

Нищий понимающе прищурился:

– Ночью все кошки серы. Ночью вряд ли кто сможет не спутать кошку с куницей. Но нет, она не рабыня, хотя женщины ее дома и заставляют ее выполнять слишком много работы. И мужа у нее нет, в этом я уверен.

– Как ее имя?

– Ясми, так ее зовут. Содержатель бань «Во славу имама Хусейна» говорит, будто Абу'л Заид, торговец тканями из Мешхеда, предложил солидную сумму за нее ее отцу, этому олуху, слепому продавцу книг.

– Абу'л Заид? Торговец?

– Да, господин. У него большая палатка и много верблюдов.

Минуту Тутуш размышлял. Нищий тем временем уважительно ждал, когда ему оплатят его труды.

– По крайней мере, наш молодой Палаточник не отобьется от улицы Продавцов Книг. Иди и наблюдай, пока не получишь от меня послание.

– О, горе моей голове. Как же я узнаю посыльного, мой господин?

– Когда он пошевелит тебя… вот так, ногой, он скажет: «Где блуждает этот Палаточник?» До тех пор же не спи так много. У других тоже имеются глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать твой храп.

– Ай, а… твой слуга еще не…

Но Тутуш повернулся прочь, бросив полную горсть медяков в пыль у ног нищего. И нищий поторопился собрать их прежде, чем шустрые мальчишки сумели бы выхватить монетки прямо у него из-под носа. При этом губы его шевелились – он пересчитывал их.

– Всего лишь багдадский дирхем – гроши за такую работу. Эх, скупец, он и песка в пустыне пожалеет.

И все же, опасаясь гнева Тутуша еще больше с тех пор, как он узнал, кому служит этот толстый рыхлый человечек, рябой нищий поспешил занять свое место на камне у фонтана под платаном.

Со своего наблюдательного поста он обозревал, как кипела жизнь у ворот Академии. Длиннобородые старцы приходили и уходили в сопровождении слуг. Вдоль парка проезжали кавалькады всадников. Весь Нишапур пришел в движение, и люди строили предположения в связи с резким поворотом Колеса Судеб. Султан умер, и город погрузился в траур. Мулла в пятничной мечети помянул в своих молитвах имя нового султана Малик-шаха, молодого и миловидного, больше известного людям как Львенок. Малик-шах, чья борода едва покрывала его подбородок, едва оторвавшись от книг, которые он изучал под руководством наставников, и поля для игры в поло, стал отныне защитником веры, повелителем Востока и Запада, господином мира. И эмиры Земли Солнца поспешили засвидетельствовать ему свое почтение.

Но все происходящее нищий наблюдал вполглаза, поглощенный Омаром и Ясми. В дневные часы их редко было видно, но, когда наступали сумерки, они встречались у фонтана… Два тянувшихся друг к другу человека встречались в полумраке, равнодушные к торопливым шагам возле них.

Счастье для девушки, размышлял нищий, что она прятала лицо под покрывалом. Она была безликая и похожая на сотни других женщин, которые собирались с наступлением сумерек посплетничать и доставить себе маленький праздник, а заодно понаблюдать суматоху, вызванную переменой власти – появлением молодого султана.

А вот Омар… Нищий полагал, что этот высокий школяр потерял и зрение и слух. Только время от времени Омар ел с паломниками в переполненном внутреннем дворе пятничной мечети. Он пил воду из фонтана и ни с кем не разговаривал.

«Похоже, – думал нищий с завистью, – он совсем как пьяный, словно опрокидывает по целому бурдюку с вином в свою глотку каждый вечер. Ай… и это не стоит ему ни ломаного пиастра».

На следующий день носильщик подошел к нищему и, с силой ударив носком шлепанца о его ребра, пробурчал:

– Эй, отец вшей, где шляется этот твой безумный Палаточник?