Год длиною в жизнь - Елена Арсеньева

– Почему вы не отнесли передачу в сторожку? – спросилаТатьяна сочувственно.

– У меня не взяли! Он посмотрел на меня и… сделал рукой так:пошла, пошла вон! – Дама попыталась повторить жест охранника. – Я понимаю, онрешил, будто я еврейка. Но мой муж русский! Я пыталась объяснить, но вахмистрдаже слушать ничего не захотел!

– Господи, неужели вам придется везти все это обратно? – сужасом сказала Рита, глядя на зеленый плюш. – Послушайте, я знаю, что нужносделать. Я сама ваш узел сдам: ведь солдат, который принимает передачи всторожке, меня еще не видел. И узла вашего не видел. Я скажу, что привезла вещидля моего дяди. Как фамилия вашего супруга?

– Сазонов, – пролепетала дама. – Всеволод Юрьевич Сазонов.

– Дай мне листок из блокнота, мама, – энергично попросилаРита.

Она мигом написала записку и с помощью Ирины поволокла узелв сторожку.

– Ох, спасибо вам, – всхлипывая, бормотала дама в сером. – Ябыло совсем отчаялась, а теперь… Татьяна Никитична, спасибо вам и Риточке. Увас такая милая, такая умная дочь! У меня когда-то была дочь, но несколько летназад она… она трагически погибла. – Дама прикусила кружевной платочек, пытаясьсдержать рыдания.

– Какое несчастье, – пробормотала Татьяна. – Я вам оченьсочувствую, ужасное горе… Прошу меня извинить, вы знаете меня и мою дочь? Но я…Еще раз прошу прощения, мы знакомы?

В серых глазах мелькнуло странное выражение:

– Кажется, нет… Ах, наверное, я просто слышала ваше имя там,на авеню Фош, 72. Кстати, меня зовут Инна Яковлевна.

– Ну вот и познакомились, – улыбнулась Татьяна.

Инна Яковлевна (на самом деле ее имя было Нина, но онабольше любила псевдоним) разулыбалась в ответ, вытирая платочком все еще мокрыересницы.

«Ах я старая корова! – бранила она себя в ту минуту. – Надоже было так проговориться! Уж конечно, я никак не могла быть знакома с ТатьянойЛе Буа. Я ведь видела ее, когда она звалась Татьяной Аксаковой… и вместе сосвоей хорошенькой дочкой была фактической заложницей для нас. Только часыотделяли их от смерти – тогда, четыре года назад… Повезло им. Конечно, она обэтом не догадывалась, а я чуть не попалась сейчас. Хорошо, что удалосьсослаться на встречи на авеню Фош, а то что было бы делать? Признаться, я, мол,была знакома с вашей, дорогая Татьяна Никитична, матушкой, даже ходила к ней,когда она держала на рю Марти гадальный салон? И с ее помощью мы с Юрским –Сазоновым тож! – провернули блестящую операцию по устранению врага СоветскойРоссии Вернера? И главную роль в той операции играл ваш, Татьяна, бывший мужДмитрий, которого там же и пристрелили – вывели в расход, как говорили мы вГражданскую, когда сметали пыль старого мира с лица обновленной России? Однаковремена меняются… Они изменились настолько, что мы, жизни свои (и чужие!) щедроотдававшие за революцию, вдруг стали ее жертвами… Кто это сказал, революция,мол, пожирает своих героев? Сначала были отозваны в Москву Шадькович иПолуэктов – их отправили в лагерь сразу. Ну, те – мелкая сошка, пусть золотороют в горах или олово в тундре! Вряд ли они там выживут, конечно. А ктовыживет? Сергей Цветков уехал позже, и моя Рената, моя маленькая, глупенькаяРената зачем-то увязалась за ним… Ах, как она хотела, чтобы Юрский женился наней! А он в то время уже застариковал и понял, что сил его на двух женщин – меняи Ренату – не хватит, надо выбирать одну. Он выбрал меня, потому что при Ренатеон всегда был бы старым мужем молодой красавицы, а при мне… Мы почти ровесники,мы знали друг друга столько лет… с четырнадцатого года, если мне не изменяетпамять. Целую жизнь! Вот Рената и уехала с Цветковым в Россию – и вместе с нимбыла расстреляна в подвалах НКВД. Мы получили известие об этом случайно: Юрскийвыкрал шифровку у нового парижского резидента. И мы немедленно ушли нанелегальное положение. У нас были заготовлены документы на сей случай, мы ведьзнали, что от нашего брата большевика всего можно ожидать… Вторжение немцев воФранцию было для нас очень кстати, очень. Конечно, не слишком-то хорошо жить воккупированном Париже под русскими фамилиями, но еще хуже – выслушать в Россиисмертный приговор, в котором будут названы наши настоящие имена… Черт же понесэтого Гитлера на Союз! Черт же заставил немцев запаниковать и начать грести пододну гребенку и видных деятелей эмиграции, и таких неприметных, тихих, мирных рантье,каким стал теперь некто Сазонов! Ох, неведомо, удастся ли ему выкрутиться… Амне, удастся ли выкрутиться мне? Рассказывают страшные вещи о том, что фашистыделают с евреями. Да что же за жизнь у меня такая! Неужели мне до конца днейсудьбой предназначено крутиться, как рыбе на сковороде, а жарить меня будут тосвои, то чужие?»

Инна Яковлевна наконец опустила платочек и исподтишкапоглядела на Татьяну. Та стояла с суровым выражением лица, и у мадам Сазоновой(некогда, напомним, звавшейся Инной Фламандской) воровато дрогнуло сердце. Нуда, на воре и шапка горит!

Однако Татьяна взглянула на нее с виноватой улыбкой:

– Извините, я задумалась… о своем. Об Алексе. Помню, когдаего уводили, я с ужасом ощутила – уже четвертый раз на протяжении своей жизни,а мне сорок один! – что рушится окружающий меня мир.

– Могу держать пари, – со слабой, беспомощной улыбкой, таккрасившей, она знала, ее лицо, пробормотала Инна Яковлевна, – что первый раз ондля вас рушился в семнадцатом году.

– Да, конечно, – сказала Татьяна. – Но если в октябресемнадцатого еще оставались какие-то надежды, что «это безобразие», как тогдаговорили, скоро пройдет, то в декабре отец уже не лелеял никаких иллюзий.Рабочие – он был управляющим на огромном заводе в Энске, в Сормове, – плевалина улицах ему в лицо. Он отсиживался дома, каждую минуту ожидая, что – ворвутсяи убьют, не помилуют и нас, его семью. «Пока еще ничего, – говорил он, – нонастанет время, когда людей будут убивать на улицах только за то, что у нихчистые руки!» Но даже и он не мог себе представить того ужаса, который свалилсявскоре на страну! Конечно, у него были и доброжелатели, были люди, которыепомнили то хорошее, что он делал. И один из них случайно узнал, что егофамилия, Шатилов, значится в списках людей, подлежащих самому скоромууничтожению. Нам удалось уехать в Казань, к родственникам отца. Конечно, тамтоже властвовали большевики, но обстановка почему-то не была настолько…оголтелой. Трудно поверить, но в некоторых семьях там даже устраивали домашние балы!

– Ну надо же! – покачала головой Инна Яковлевна с видомкрайнего изумления.

– Да-да! – продолжала Татьяна. – А потом Казань была взятасовместными русскими и чешскими частями, большевиков выкинули. Мы ждали, чтовскоре будет освобожден Энск, готовились возвращаться, но вскоре и Казаньоказалась под угрозой обратного захвата ее большевиками. Началась эвакуация.