Возвращение с того света - Андрей Воронин

Это был дежурный вопрос, повторявшийся во время каждой пересменки, и ответ на него всегда был один и тот же. Но сегодня Слепой решил немного поиграть на нервах у сменщика – просто тяжело было удержаться после той комедии, которую тот ломал перед ним добрых пятнадцать минут.

– Кое-что вспомнил, – сказал он, глядя на сменщика в упор.

– Ну?! – воскликнул тот, и в его голосе и выражении лица не было ничего, кроме живейшего интереса. Слепой понял, что эта пуля ушла «в молоко» и безразлично пожал плечами.

– Ничего особенного, – демонстративно зевнув, сообщил он. – Вспомнил, что люблю крепкий черный кофе. Вспомнил, что когда-то умел его классно варить. Не так уж много, как видишь.

– Ну да, немного, – взволнованно сказал Аркадий. – Все-таки это уже что-то про тебя, а не про историю КПСС.

– И правда, – немного удивленно согласился Слепой, – про меня. А я и не подумал. А толку-то!

Всей моей зарплаты на банку хорошего кофе не хватит.

– Вот чудак, – сказал Аркадий. – Зарплата, кофе… К тебе память возвращается, а ты про кофе.

Надо бы ее подтолкнуть, чтоб поживее поршнями шевелила.

– Кого ее, память, что ли? – переспросил Слепой. – Это, брат, не тачка с углем, на нее пузом не наляжешь.

– Зачем – пузом, – миролюбиво отозвался Аркадий. – К специалисту сходим.

– Это на собрание? – переспросил Слепой. – Ты извини, Аркаша, я против твоей секты".

– Церкви, – твердо поправил Аркадий.

– Ну хорошо, церкви… Так вот, я против вас ничего не имею, но во все эти чудеса просто не верю.

Не верю, понимаешь?

– Понимаю, – ничуть не обидевшись, сказал Аркадий. – Не веришь – пойди и проверь. Что у тебя, ноги отвалятся? Или боишься, что придется поверить, когда своими глазами убедишься?

– Глазами не убеждаются, – устало сказал Слепой, – глазами смотрят. И вообще, я не пойму, тебе-то это зачем?

– Помочь тебе хочу, дурень, – ответил Аркадий, – просто помочь, как человек человеку. Ну и любопытно, конечно же. Чего мы, в Крапивине нашем сидючи, видим-то? Да ни хрена мы тут не видим, кроме пьянки, мордобоя да президента по телевизору. Скучно, Федя! Вот так, елы-палы.

– Ладно, – сказал Слепой, – я подумаю.

– Подумай, подумай, – не стал спорить Аркадий. – Ступай-ка ты домой, думатель, да пожри как следует. На сытый желудок очень хорошо думается.

– На сытый желудок спится хорошо, – возразил Слепой. – И потом, я знаю одного, который уже наелся.

– Это который же? – спросил Аркадий. – А-а, ты про это! – спохватился он и рассмеялся громко и очень фальшиво.

* * *

Слепой рывком сел на топчане, заменявшем ему кровать, и некоторое время сидел, обводя расширенными зрачками погруженную во мрак комнатушку. Постепенно из тьмы выступили сероватые, расплывчатые контуры предметов: списанный стол с инвентарным номером на боку, вплотную придвинутый к подслеповатому окошку, на столе – остатки незатейливого ужина, колченогая табуретка, больничная тумбочка, ватник на гвозде… Вид знакомых предметов успокаивал, и вскоре дыхание его сделалось ровным, а сердце перестало колотиться в груди, как пойманная в силки птица.

Ему снова приснился кошмар – тот самый, с летящим навстречу снегом. На этот раз в его сне был еще кто-то, до боли знакомый, почти родной, почти брат или отец, но этот кто-то хотел его смерти.., нет, сложнее: хотел и не хотел одновременно, и в этом была какая-то неприглядная правда и полынная горечь поражения, спланированного заранее. В этом была обреченность.

Он сидел на постели, снова, как и много раз до этого, чувствуя, как подсыхает на висках холодный пот, стягивая кожу неприятной пленкой, и думал о том, что память, похоже, и вправду начала возвращаться. Теперь он был почти уверен, что не хочет этого. Где-то на задворках его искалеченного сознания был заперт зверь, дожидавшийся только лязга засова, чтобы вырваться из клетки, наброситься и сожрать первого, кто подвернется. Слепому захотелось, как в детстве, спрятать голову под подушку и, крепко зажмурив глаза, переждать, пока кошмар рассосется сам собой.

Он спустил босые ноги на пол, отстранению подумав о том, что все эти его переживания не стоят выеденного яйца. Он был прав, когда сказал Аркадию, что память – не тачка. Ее не притормозишь и не подтолкнешь, ее нельзя повернуть в сторону или подправить, и она поступит так, как сочтет нужным – или вернется, или нет, независимо от его желания. Ею нельзя было управлять, ее можно было только уничтожить, например выстрелив себе в голову из пистолета. Из армейского «кольта», к примеру.

Он застыл, натянув брюки до половины. При чем здесь именно «кольт»? С таким же успехом он мог бы думать о гранатомете или об осадной мортире, но «кольт» отчего-то казался более доступным, каким-то чуть ли не родным, словно стоило протянуть руку, и она нащупала бы торчащую из-под подушки рифленую рукоять…

Поддавшись искушению, он так и поступил, но рука, конечно же, не нащупала ничего, кроме смятой простыни и тощей больничной подушки. Слепой тихо рассмеялся и надел штаны до конца.

Спать расхотелось совсем. Он обулся, набросил на плечи ватник, чтобы не пробирал ночной холодок, и вышел на улицу.

Луна уже ушла, и вокруг было темно, только светились приглушенным синеватым светом ночные лампы в больничном коридоре, да бессонно горело окно приемного отделения. Занавески на нем были плотно задернуты. Слепой припомнил, кто сегодня дежурит в приемном, и понимающе кивнул. Что ж, доктора и медсестры – тоже люди, да, по слухам, еще какие!

Далеко, на невидимой отсюда железной дороге прогрохотал поезд. Колеса громыхали долго: шел большегрузный состав, и в тихом ночном воздухе звук даже на таком расстоянии получался отчетливым и громким.

Слепой нащупал в кармане сигареты, но пальцы разжались, и пачка соскользнула обратно в карман.

Курить не хотелось совершенно, хотя по логике вещей человек, посреди ночи разбуженный кошмаром и вышедший на улицу, чтобы поостыть, был просто обязан выкурить хотя бы одну сигаретку. Просто так, чтобы отдать дань традиции.

Он снова усмехнулся. Внезапно все стало просто и ясно. Память все равно вернется, и это будет скорее всего больно, возможно, стыдно и почти наверняка неожиданно. Так или иначе, с этим придется жить дальше. «Надо пойти к этому их чудотворцу, – подумал он. – Вряд ли он мне поможет, и вряд ли он мне навредит… Вряд ли этот провинциальный клоун вообще на что-нибудь способен. Ну а вдруг? Опасности надо идти навстречу, потому что, сколько бы ты от нее ни бегал, она будет идти за тобой по пятам, нюх у нее получше, чем у любой ищейки, от нее не спрячешься. Ей можно только сломать хребет и растоптать голову каблуком.» Между прочим, это все не мои слова, кто-то мне их говорил.., давным-давно.., не помню ничего… Ничего, черт подери, не помню!"