Почему жирафы не стали людьми и другие вопросы эволюции - Станислав Владимирович Дробышевский

ещё очень много обезьяньего и очень мало человеческого. В строении черепа это всего две особенности: слегка смещённое вперёд большое затылочное отверстие, что отражает чуть более вертикальный позвоночник, а также укороченные челюсти со сравнительно маленькими клыками, свидетельствующие о снижении агрессивности и усилении взаимопонимания. На бедренной кости заметно слабое усиление шероховатой линии – места крепления медиальной группы бедренных мышц, сводящих ноги вместе, чего нет у четвероногих обезьян и что важно для прямоходящих. Локтевые кости сахелантропа при этом напрочь обезьяньи – длинные и кривые, потенциально приспособленные даже к костяшкохождению на согнутых пальцах. Местообитания сахелантропов были весьма открытыми, тут уже было множество степных животных. Ранние австралопитеки, понятно, ни разу не стремились в эти просторы, их интерес был прост: поскорее залезть обратно на благословенное дерево. Да вот беда – расстояние между деревьями становилось всё больше и больше; скакать по кронам, не спускаясь вниз, уже никак не получалось. Иногда приходилось переходить от ствола к стволу по земле, причём довольно большое расстояние. Тут-то и пригодились наработки вертикального лазания – хождения по ветвям в полувыпрямленном положении. Ноги, позвоночник и основание черепа начали приобретать комплекс прямохождения. Руки же ещё очень долго оставались примитивными древесными, так как новой опорной функции не получили, а старая хватательная пригождалась весьма часто – и для цепляния за ветви, и для ношения детёнышей, и для манипуляции предметами – едой и палками-камнями, чтобы швырять их в злых хищников. А хищники только нас и ждали. Чтобы им противостоять, надо было не скандалить, а уметь координировать действия. Позитивному же общению могла помешать слишком брутальная внешность, отчего половой отбор начал уменьшать морду и клыки.

Собственно, эти изменения мы и видим на примере сахелантропа и его потомков – Orrorin tugenensis из Кении с древностью 5,72–5,88 млн л. н. и Ardipithecus kadabba из Эфиопии – 5,2–5,8 млн л. н. По сути это были ещё вполне обезьяны с руками и ногами одинаковой длины и мозгами около 300–380 см3. Но на эндокране – отливке мозговой полости черепа – сахелантропа при всей его примитивности есть одна важнейшая черта – увеличенная затылочная доля. Она занимается распознаванием зрительных образов. У обезьян затылочная доля маленькая, не закрывает мозжечок, так как среди густых ветвей сложных образов немного. Ранние же австралопитеки начали выходить в саванну, где кругозор не в пример шире, а объектов для жизненно важного разглядывания более чем достаточно. А дальше надо осознавать и осмысливать полученную информацию, а это уже прямой путь к мышлению. И люди встали на него, хотя бы и не от хорошей жизни.

Хорошая жизнь была у тех, кто остался в лесах, – предков горилл и шимпанзе. Правда, о них мы ничего не знаем, так как отложения соответствующего возраста в Центральной Африке пока никто не изучал.

* * *

Жирафы в это же самое время тоже окончательно и бесповоротно делятся на две генеральные линии – лесную и степную.

Благостная лесная версия – окапиевые Okapiinae. На границе среднего и позднего миоцена в Кении жил Afrikanokeryx leakeyi, по всем возможным признакам максимально похожий на современного окапи. Особенное внимание обращают на себя большие слуховые капсулы – фирменная черта окапи; в густом лесу хороший слух очень важен. У сиватериев и современных жирафов слуховые капсулы узкие и уплощённые, так как на открытом месте зрение оказывается важнее. Мозг африканокерикса был маленьким. Рога-оссиконы, с одной стороны, по форме такие же, как у окапи, но имеют уникальную особенность – более чем на половину длины рога продолжался центральный канал, открывавшийся наружу большими отверстиями с внутренней и внешней стороны рога.

Вторая версия позднемиоценовых жирафов – собственно сами жирафы подсемейства Giraffinae и рода Giraffa. Появились они, видимо, в Южной Азии, по крайней мере именно в Пакистане 5–7 млн л. н. жили Giraffa punjabiensis; как минимум их зубы выросли по сравнению с более древними Giraffa priscilla: возможно, у величились о бщие размеры тела, а возможно, дело лишь в мегадонтии.

В местонахождении Торос-Меналла, том же, где найден сахелантроп, наряду с более примитивными Sivatherium hendeyi и Bohlinia adoumi уже высились и жирафы Giraffa jumae.

Поздний миоцен. Сиватериины деценнатерий Decennatherium rex (вверху), браматерий Bramatherium megacephalum (справа). Слева внизу – североафриканские болиния Bohlinia adoumi и сахелантроп Sahelanthropus tchadensis.

Жирафы на островах

В то время как на материке от Испании до Китая жили примерно одни и те же, а иногда и вообще строго одинаковые обезьяны и жирафы, на маленьких островах Средиземного моря эволюция выдавала странные фортели.

Самым особенным приматом конца миоцена был, конечно, Oreopithecus bambolii. Его останки найдены в Центральной Италии и на Сардинии, но 6,7–8,3 млн л. н. это был остров Маремма. А на острове происходили чудеса. Фауны Мареммы очень хорошо изучены, что позволило проследить последовательные изменения. В первой фазе – 8,3–8,7 млн л. н. – тут жила общеевропейская мышь Hurzelerimys vireti, территория была частью материка. Во второй фазе – 8,1–8,3 млн л. н. – добавились новые специфические виды: антилопы Turritragus casteane nsis размером с газель, небольшие антилопы Maremmia haupti с непрерывным ростом зубов, карликовые жирафы Umbrotherium azzarolii, гигантские сони, выдры Tyrrhenolutra helbingi и крокодилы Crocodilus bambolii. В третьей фазе – 6,7–7,1 млн л. н. к крокодилам Crocodilus bambolii, антилопам Turritragus casteanensis и несколько изменившимся антилопам Maremmia lorenzi и жирафам Umbrotherium engesserii добавились евразийский медведь Indarctos pundjabiensis anthracitis, европейские свиньи Eumaiochoerus etruscus и много эндемичных видов: антилопы-прыгуны Tyrrhenotragus gracillimus, газели Etruria viallii, куницы Mustela majori, выдры Paludolutra maremmana и P. campanii. В четвёртой фазе – 6,0–6,7 млн л. н. – фауна резко заместилась на общеевропейские виды того времени, в том числе лангура Mesopithecus и саблезуба Machairodus. В пятой фазе – 5,5–6,0 млн л. н. – фауна потихоньку менялась, но уже оставалась обычной европейской, без всяких вывертов.

Ореопитеки жили во второй и третьей фазах. По составу видно, что в это время сюда заселяются евро-африканские виды и быстро приобретают эндемичный облик. После из внешнего мира сюда долгое время никто не мог добраться, кроме свиней и медведей, причём последние представлены местным подвидом. Особенность фауны Мареммы, как и многих островных сообществ, – почти полное отсутствие хищников. Куницы, выдры и крокодилы совсем не в счёт – они существуют параллельно обезьянам, а медведи, конечно, бывают злы, но местный был, вероятно, более растительноядным, чем хищным.

Потому в идеальных условиях ореопитеки эволюционировали особенным образом: стали ходить по земле на двух ногах, срывая ловкими ручками листики и ягодки с кустов. Ореопитеки уникальны тем, что жили на