Подземный рейд - Игорь Подгурский

Вот и в то последнее воскресенье июля Санек остался верен себе. Не стоит поступаться принципами, даже если они идут вразрез с мнением других. «Плевать!» – было любимым словом Шаломая, а также его девизом на сегодняшний день, впрочем, как и в остальные 365 дней в году.

…В тот день в бесконечной череде тостов и здравиц в честь отличного коммунальщика и просто славного парня Олега Шаржукова наметился перерыв. Бесконечность длилась минут двадцать, пока приятели и сослуживцы ударными темпами достигли определенной степени опьянения: уже не трезвые, но и до выхода на крыльцо – подышать свежим воздухом – еще далеко. Большая шумная компания перестала быть единым целым, на глазах распадаясь на отдельные локальные очаги болтовни в два-три человека. Много говорили, мало слушали. Самый лучший собеседник человека – он сам. Не перебивает, молча со всем соглашается. Мечта!

Стол был заставлен разнокалиберными бутылками, пузатыми стаканами и рюмками с осиными талиями. Тарелки с холодными закусками уже показали дно, а горячее еще не принесли, и, чтобы скоротать паузу, гости закурили. Ресторан начали затягивать сизые клубы табачного дыма. Под пепельницы использовали чистые фужеры. Еще не все успели прийти на праздник. Не беда, вот когда придут, тогда высыпят окурки, ополоснут сосуды минералкой и нальют. Опоздавших никто не ждет: ни семеро, ни тем более когда на троих. За разоренным столом матерые каэсэсовцы чувствовали себя уютно и комфортно, как хищные рыбы в мутной воде. Благодать. Вокруг только друзья и приятели. Можно на время забыть о богомерзких тварях, которых приходится изводить день и ночь без выходных и проходных, как придется: есть вызов – вперед, нет тревожного сигнала – отдыхаем. Каэсэсовцы умели работать и умели отдыхать на полную катушку. Трудно сказать, что у них получалось лучше…

Недалеко от торца стола у стены громоздился великолепный стеклянно-хромированный ящик, подсвеченный изнутри разноцветными, игриво мигающими лампочками. Это был проигрыватель виниловых пластинок для ценителей ретростиля двадцатого века. Великолепная по своей красоте вещь. Современные технологии позволили наслаждаться песнями и музыкой давно ушедшей в прошлое эпохи. Старинную отреставрированную коробку напичкали электроникой и современным оборудованием, заменив виниловые пластинки CD-дисками. Настоящий шедевр мог украсить любой роскошный интерьер, не то что «Хоттабыча», рассчитанного на своих и на любопытных посетителей, стремящихся окунуться в атмосферу настоящих героев Службы и хоть одним глазком взглянуть на ее тружеников, о которых ходят всевозможные легенды и небылицы. Каэсэсовцы сами иногда не могли отличить, где кончается правда и начинаются побасенки, выдуманные их же коллегами.

В память проигрывателя были заложены раритетные записи, которые считались давно потерянными для мира Цифры. На все вопросы: «Как?», «Откуда?» – хозяин «Хоттабыча» отшучивался или просто усмехался, подкручивая усики, вытянутые в тонкую ниточку над верхней губой.

Шумно-веселую идиллию нарушила громкая музыка. До этого она тихо журчала из динамиков, создавая звуковой фон где-то на задворках сознания отдыхающих, никак не нарушая атмосферу праздника. А тут слова песни вырвались из динамика и акустическим ударом неприятно шлепнули по барабанным перепонкам:

Сосед полковник третий день

Сам не свой, как больной.

Она не хочет, вот беда,

Выходить за него.

А он мужчина хоть куда,

Он служил в ПВО.

– А-а-тставить ПВО! – рявкнул Олег. – Сегодня они не пляшут. Их праздник в апреле! Уже давно прошел!

Он встал со стула одним рывком и в два шага оказался рядом с музыкальным автоматом, благо тот стоял недалеко от него. Лифтер пробежался курсором по сенсорному экрану меню с названием песен, заложенных в электронные мозги, и ткнул пальцем в кнопку «play». Из динамиков мстительно донеслось торжествующее:

На пирсе тихо в час ночной.

Тебе известно лишь одной,

Когда усталая подлодка

Из глубины идет домой.

Шаржуков слушал песню, обмякая душой. На мгновение ему показалось, что в лицо повеяло соленым бризом. По спине пробежали ласковые мурашки и растворились в районе шеи.

Хорошо из далекого моря

Возвращаться к родным берегам.

Даже к нашим неласковым…

Песня оборвалась. Певец не допел куплет. Приятное наваждение исчезло, будто утренний туман под жаркими лучами солнца, уступив место мутной злости. Ярость накатила на Олега, как приливная волна, и, похоже, откатывать не собиралась. Кто ж так беспардонно и нагло пакостит в этот святой для него день?

Кто бы сомневался! Над музыкальным меню колдовал Плевок собственной персоной, одним глазом косясь на Олега. Динамики выдали залихватское:

В частях прославленных мы служим.

В войсках ПВО родной страны.

Ракеты, самолеты и радары…

Никакого уважения к окружающим.

Плевок решил на собственный лад разрядить веселье, бросив вызов виновнику торжества. Шаржуков «поднял перчатку» и, рыкнув, как кожекрыл, пикирующий на жертву, рванул менять репертуар.

Олег все-таки успел включить песню по душе, прежде чем приступить к возмездию.

Несмотря на пакостный характер, у Плевка было широкое открытое лицо с аристократическим носом, и лифтер этим немедленно воспользовался. По такому было трудно промахнуться. Высокие договаривающиеся стороны «обсуждали» музыкальный репертуар, наиболее подходящий для праздника ВМФ, ударяя не только по рукам. Пословица «Бодливой корове бог рог не дает» плохо соотносилась со скандальным пэвэошником. Оскорбленная морская душа и вредный страж неба сцепились мертвой хваткой. Никто не хотел уступать. Новенькая тельняшка была разорвана до пупа. Аристократический нос теперь больше смахивал на гибрид сливы и картошки: по цвету и форме.

Потасовка происходила в сопровождении сочного баса певшего. «Северный флот, только вперед…» Кто-то из дерущихся локтем въехал в музыкальный автомат. Жалобно звякнуло стекло, рассыпавшееся веером осколков, лампочки напоследок мигнули и погасли. Баритон крякнул и замолчал на полуфразе, так и не допев песню про то, куда должен двигаться Северный флот.

Сначала гости смотрели за схваткой бойцовых петушков. Потом стали участвовать в наведении порядка и поддержании мира в «Хоттабыче». Под угрюмый хохоток и громкие возгласы «Хватит, парни!», «Отпусти его руку!» меломанов растащили в разные стороны. Куча-мала, готовая перерасти в бучу, распалась на две группы. Одни держали набычившегося Олега, другие спеленали в жестком захвате Плевка. Шаломай, слабо трепыхавшийся в объятиях товарищей, от бессильной злобы хотел плюнуть в Шаржукова, до которого при всем желании не мог дотянуться ни рукой, ни ногой. Но, встретившись с угрюмым взглядом из-под насупленных бровей, в последний момент передумал. Тягучая слюна, смешавшаяся с кровью из разбитой губы, так и осталась во рту.

В зале ресторанчика повисла угрожающая тишина.

Праздник Дня моряка был бесповоротно и окончательно испорчен.