Русский бунт навеки. 500 лет Гражданской войны - Дмитрий Тараторин

И к середине XVIII века крестьянин (безотносительно земельного надела) становится личной собственностью дворянина. Когда-то «дворянский идеолог» Иван Пересветов писал, что, те, кто «записывают людей в работу навеки, угождают дьяволу». И именно этим «угождением» с увлечением занялись некогда «служилые люди», через 200 лет, после создания его челобитных.

Добычей преторианцев, как и в Древнем Риме, становятся рабы.

А представители оккупационного режима, фактически, использовали дворян, как полицаев. Именно крестьянство оставалось хранителем потенциально опасных традиций Руси. И этот чуждый Петербургской монархии элемент ставился под двойной контроль хозяев и госадминистрации.

Так пропасть между русскими людьми из разных сословий становится практически бездонной. Дворяне, мало того, что пользуются всеми прелестями свободной от государственных обязанностей жизни, так еще и выглядят, как представители иного народа и говорят даже на другом языке. Они откровенно предают Русь.

Поэтому, если во время восстания Разина, казаки казнили только «облихованных» представителей власти и высших классов, то Пугачев вешает всех, а с некоторых даже живьем кожу сдирает.

Правда убывает на обоих полюсах. В гражданской войне (на Руси, по крайней мере, именно так) не бывает абсолютно правой стороны, не бывало до сих пор и тотально виноватой.

Емельян Пугачев резко отличается от своих предшественников. Разин — легендарный атаман и до восстания. Персидский поход — деяние былинное. Он, во весь голос, говорит от своего имени. И им подписывает свои «прелестные письма». В войске его были самозванцы (лже-Никон, например), но это большой роли не играло. У Стеньки имелась своя казацкая программа. И он, похоже, всерьез рассчитывал, если и не утвердить ее по всей Руси, то отвоевать для ее реализации некую территорию.

Булавин и Некрасов до своего выступления против «Царя-Ерохи» тоже люди известные, уважаемые казачеством. Причем, не только донским. У них имелись контакты с гетманом Мазепой. Соответственно, замысел был стратегический. Конечно, всю Россию в Русь обратить они не надеялись, но саблями отстоять казачью вольность и отсечь от Империи юго-западное ее «подбрюшье», похоже, ввиду имели.

Пугачев, в отличие от своих предшественников, человек из ниоткуда. Буквально, как у Пушкина в «Капитанской дочке», порождение степного бурана, посланник Хаоса. Самый натуральный бродяга, которого земляки-станичники подозревали в конокрадстве, становится вождем движения, поколебавшего основы Империи. Так исторической фигурой становится абсолютный маргинал. Такое, пожалуй, только в Смуту было.

Он просто появляется в нужное время, в нужном месте — на Яике. Мстительная Екатерина после разгрома восстания переименует реку в Урал. И запретит поминать само имя Пугачева. Впрочем, он и сам его при жизни не афишировал. А назывался государем Петром Федоровичем, тем самым, каковой умерщвлен был по приказу наипросвещеннейшей своей супруги.

Пугачев позже утверждал, что не сам додумался до самозванчества, что яицкие казаки на то его подбили. Правды мы не узнаем, потому что потом те же казаки его и «сдали». «Возмутиться» же их подвигли меры администрации по урезанию казачьего самоуправления и прочие притеснения со стороны Империи, оставлявшей все меньше пространства для вольного житья.

Бибиков, возглавлявший правительственные войска, писал: «Пугачев не что иное, как чучело, которым играют воры, Яицкие казаки: не Пугачев важен; важно общее негодование». Да, очень точно — «общее негодование».

Сам будущий «Петр III» впервые попал в поле зрения «компетентных органов» и подвергся заключению именно как «праздношатающийся». То есть, в праздности пребывать теперь дозволялось только дворянству.

Несмотря на беспрецедентную масштабность движения, ощущение такое, что на победу его зачинщики не рассчитывали изначально. А что же ими двигало? Наверное, опять же прав классик, который «наше все». У него Пугачев говорит: «Чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что Бог даст!».

Война, которую он ведет с «оккупационным режимом» протекает, против всех тактическо-стратегических правил. Это война самого Хаоса против сил Порядка. Где-то там, на другой планете блистательный петербургский двор, императрица, переписывающаяся с Вольтером, а здесь, то снега по колено, то непролазная грязь и разлившиеся реки. И регулярные части никак не могут угнаться за все время ускользающим противником.

Ко времени Екатерины «немецко-фашистская оккупация» периода Анны Иоанновны трансформируется в достаточно устойчивый русско-немецкий симбиоз, сложившийся в рамках дворянского сословия. Весьма характерны в этом смысле, фамилии генералов и офицеров, возглавлявших войска, сражавшиеся с пугачевцами: Рейнсдорп, Кар, Бибиков, Михельсон, Суворов.

Они бросают в бой гренадеров, кирасиров, егерей. А на них с диким воем летят казаки, калмыки, башкиры, киргизы, вооруженные чингисхановских времен луками. Это война уже не двух программ, не двух смыслов, как прежде. Это — битва народов. Европеизированная Россия пытается привести к покорности, все глубже погружающуюся в Азию Русь.

Дикие, беспощадные орды налетают на крохотные крепости, эти островки Империи в океане почти первобытной анархии. И после себя они оставляют лишь пепелища и смерть. Никакого альтернативного порядка не просматривается.

Вспомним, что разинцы принципиально не покушались на монастырское имущество. А после пугачевских погромов, в церквах — ободранные иконостасы, конский и человеческий кал. И это не какой-то религиозный протест. Хотя сам Пугачев и старообрядец, однако, никакого «древлего благочестия» в нем незаметно.

Примеры осквернения храмов — это народный глубинный нигилизм — «коли правды нет, то всего нет». Раз Вера Правду не защитила, то пропадай все пропадом, «кровью напьюсь.». Сам вождь восстания прекрасно понимал, кстати, свою роль. На первом допросе он откровенно заявил: «Богу было угодно наказать Россию через мое окаянство». Он — воистину бич Божий.

При боестолкновениях с регулярными армейскими подразделениями, Пугачев, практически всегда, даже имея многократный численный перевес, терпит сокрушительные поражения. Он вступает в бой во главе тысяч, а после разгрома, растворяется в степи, едва с парой десятков уцелевших соратников.

И, тем не менее, буквально в считанные недели вокруг него снова собираются «тьмы, и тьмы, и тьмы». Кажется, что оживший Хаос просто немедленно проявляется в любом месте, которое покинуто силами Порядка. Это концентрированная ненависть не просто к господам, а к людям, фактически, иной природы, ничем даже внешне непохожим на русских (одни парики напудренные чего стоили). Очень характерно, что при взятии Казани, «резали всех, кто попадался в немецком платье».

После революции 1917-го, в эмиграции философ права Николай Алексеев писал, что этот раскол этнического поля и породил тот самый пресловутый «правовой нигилизм» русских. Мужики жили по двойной морали. Если кражу у соседа скошенного сена они считали величайшим преступлением, то «умыкнуть» что-нибудь у помещика вовсе не воспринималось как грех.