Властелин знаков - Павел Марушкин

Желание поговорить с Озорником становилось все сильнее, но тот где-то пропадал целыми днями. Близости меж ними больше не было; впрочем, необходимость соблюдать конспирацию не оставляла даже шанса на это. Тонкие стены и чуткий слух желчной хозяйки пансиона сводили на нет все романтические помыслы. Да и сам Озорник вел себя так, будто меж ними ничего не случилось… В конце концов, та ночь в Гавре стала казаться Ласке чем-то вроде сна… Или мимолетной фантазии. Они виделись лишь за едой, да и то не всегда — Озорник частенько возвращался под утро и, буркнув что-то невразумительное, заваливался спать.

— Тебе стоит подстричься, и чем хуже — тем лучше! — заявил Озорник спустя неделю. — Еще немного, и постояльцы начнут задаваться вопросом — действительно ли перед ними мальчик. Уж больно ты хорошенькая!

Ласка покраснела.

— Справилась с переводом?

— Шутишь? Я и половины первого тома не осилила…

— Ладно, у нас не так много времени. Знаешь, я ведь недаром принес именно эти книги. Скажи, тебя ничего не насторожило в прочитанном? Не возникло ли ощущения фальши, неправильности мироустройства? — добавил он, когда девушка озадаченно нахмурилась.

— Мне не нравится то, что делает с другими странами Империя, если ты об этом…

— Да нет же! — Озорник досадливо мотнул головой. — Ну вот, например, неандертальцы и люди… Как ты думаешь, это естественно, что оба вида мирно сосуществуют рядом? Я уже не говорю о фелис, московитских медведях и прочих…

— А что здесь такого? — пожала плечами Ласка.

— Знаешь, есть закономерность: там, где живут мыши, — не водятся крысы. И наоборот. Близкородственные виды вытесняют друг друга с удобных территорий, таковы законы природы.

— Но неандертальцы живут в основном в Швейцарии.

— А еще на Памире и на Дальнем Востоке, — подсказал Озорник. — Не говоря о тех, которые встречаются в Империи — и не сказать, что редко. Ну, а как тебе Новый Свет с его странной природой и чудищами, которые не привидятся даже в самых кошмарных снах? В Старом Свете они вымерли миллионы лет назад!

— На что ты намекаешь? — непонимающе сдвинула брови девушка.

— На то, что этот мир неестественен. Он — словно химера, склеенная из разных кусков. Он лишен логики и гармонии. Взять хотя бы Империю — уродливую, будто раковая опухоль, опутавшую щупальцами весь мир. Империю, столица которой имеет размер больший, чем иные государства. Заметь, я говорю не о справедливости — это понятие слишком человеческое, к тому же все воспринимают его по-своему.

— Ну… Наверное, это можно как-то объяснить, — не слишком уверенно сказала Ласка.

— Вот именно, что «как-то»! — Озорник усмехнулся. — Официальная наука тщится это сделать уже давно. Ученые мужи погрязли в суемудрии, все больше запутывая других и себя паутиной объяснений и толкований. И некому окинуть все свежим взглядом и сказать «не верю!».

— Сказать-то можно, — хмыкнула девушка. — А дальше?

— А дальше — всего лишь шаг до простой, в сущности, догадки. Этот мир не всегда был таким. Его создали, создали искусственно — но… Не слишком-то искусно.

— Кто? Господь Бог?

— Вовсе нет. Его творение, полагаю, было совершенно. — Озорник серьезно смотрел Ласке в глаза. — Это дело рук человека… Но вот инструмент, оказавшийся в этих руках, вполне возможно, принадлежит Создателю.

В комнате воцарилось молчание. «Инструмент? О чем это он? И… Уж не то ли самое, что он ищет?» — подумала девушка.

— Я называю его Лексикон, — вновь заговорил Озорник. — В переводе с древнегреческого — словарь. Помнишь, как в Библии: «Вначале было слово». Наш мир изречен, Ласка. Он соткан из слов. Из символов. Из единиц структурированной информации. Не знаю, как обозначить точнее; в человеческих языках нет точной аналогии, а математические формулы ты не поймешь, слишком специфичная область. Собственно, и сам Лексикон не является книгой в привычном нам понимании; скорее, это некое устройство.

— Откуда ты все это знаешь?!

— Я потратил два десятка лет, чтобы прийти к таким выводам. Двадцать лет изысканий, кропотливых исследований и путешествий. Зато теперь у меня есть ответы на главные вопросы.

— Что… И где? — после недолгих раздумий предположила девушка.

— В яблочко! — Озорник прищелкнул пальцами и негромко рассмеялся. — Ты умница. Я знаю, что собой представляет Лексикон; знаю, как им можно воспользоваться и что за этим последует. И самое главное: теперь я знаю, где он находится.

— Ну так пойдем и заберем его оттуда! — воскликнула Ласка.

— А вот здесь начинаются сложности. Знаешь, в Империи бытует такая пословица: «Дьявол кроется в деталях».

* * *

Хиггинс, прислонившись к опоре монорельса, лениво поигрывал навахой. Плавно изогнутое лезвие с громким щелчком открывалось, после чего фелис подцеплял вытяжное кольцо когтем, высвобождая клинок из замка — чтобы спустя секунду щелкнуть им вновь.

— Ваше племя прям само не свое до всяких острых вещиц, — заметил Мусорная Голова. — Словно нарочно на неприятности нарываетесь.

Фелис ловко крутанул нож. Его пальцы были короче людских, и такой фокус требовал недюжинной ловкости.

— Неприятности… — протянул Хиггинс. — Вот уж не думаю. Иметь при себе перо — гораздо лучше, чем не иметь, особенно в нашем ремесле. Тогда неприятности будут у кого-то другого, сечешь фишку?

— Вы словно юнцы! Считаете себя бессмертными, лазаете по крышам, балуетесь заточенными железками… И не взрослеете, в отличие от нас.

— Мы умеем жить красиво, старичок… А вы, пикты, давно превратились в крыс. Вы шныряете на задворках и жрете отбросы, ваши Полые Холмы нынче — груды хлама на городских свалках. Вы боитесь не то что взять свое по праву, даже протянуть руку за подаянием. Жалкая судьба для людишек, что правили когда-то всем Альбионом!

— Ты плохо знаешь историю, Хиггинс. Пикты не правили, они просто жили, — усмехнулся Мусорная Голова; пренебрежительные слова фелис, казалось, ничуть его не задели. — Всегда находился кто-то, предъявлявший права на этот клочок суши… Кто-то многократно сильнейший. О, их было много, этих завоевателей! Римляне, саксы, норманны… А нам не нужны ни слава, ни величие — только жизнь; зато в искусстве выживания мы достигли совершенства.

— Прячась по чащобам и гиблым болотам, — ввернул фелис. — А когда последние леса вырубили, а болота осушили, вы ушли жить на свалки!

— На свалки, в канализацию, под мосты. Но заметь: ни я, ни мои братья не числятся ни в одной ведомости Империи, ни в одном документе — разве что речь в них идет о неизвестных бродягах. Мы были здесь всегда, Хиггинс; и пребудем вовеки. Когда последняя труба перестанет дымить, обрушатся от старости башни Тауэра, а развалины Вестминстерского аббатства скроет ползучий плющ — мой народ выйдет на берега Темзы и будет плясать при луне, радуясь и ликуя.