Федерико Гарсиа Лорка. Стихотворения. Проза. Театр - Федерико Гарсиа Лорка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С какой силой они выразили народную душу, вверив свои собственные сердца смерчу страстей! И почти все умерли от разрыва сердца, – словно сказочные цикады, всколыхнувшие наш воздух нездешним звоном…
Если вас хоть единожды взволновала долетевшая издалека песня, если и ваше твердое сердце было ранено любовью, если вам дорога традиция – тропинка в будущее, я прошу вас – и того, кто сидит за книгой, и того, кто идет за плугом, – спасите от гибели бесценный живой клад нашего народа, огромное, веками хранимое богатство андалузской души. Я хочу, чтобы этим гранадским вечером вы задумались о судьбе канте хондо. Организаторы конкурса, от имени которых я говорю, обращаются ко всем, любящим родину и искусство, и рассчитывают на вашу поддержку.
19 февраля 1922 г.
Мята, змея, полуночь.
Запах, шуршанье, тени.
Ветер, земля, сиротство.
(Лунные три ступени.)
Когда встает луна,
колокола стихают
и предстают тропинки
в непроходимых дебрях.
Когда встает луна,
землей владеет море
и кажется, что сердце —
забытый в далях остров.
Никто в ночь полнолунья
не съел бы апельсина, —
едят лишь ледяные
зеленые плоды.
Когда встает луна
в однообразных ликах —
серебряные деньги
рыдают в кошельках.
Ко́рдова.
В дали и мраке.
Черный конь и месяц рыжий,
а в котомке горсть оливок.
Стук копыт нетерпеливых,
доскачу – и не увижу
Ко́рдовы.
На равнине только ветер,
черный конь да красный месяц.
Смерть уставила глазницы
на меня через бойницы
Ко́рдовы.
Как дорога вдаль уносит!
О мой конь неутомимый!
Смерть меня сегодня скосит
перед башнями немыми
Ко́рдовы.
Ко́рдова.
В дали и мраке.
Де́ревце, деревцо́
к засухе зацвело.
Девушка к роще масличной
шла вечереющим полем,
и обнимал ее ветер,
ветреный друг колоколен.
На андалузских лошадках
ехало четверо конных,
пыль оседала на куртках,
на голубых и зеленых.
«Едем, красавица, в Ко́рдову!»
Девушка им ни слова.
Три молодых матадора
с горного шли перевала,
шелк отливал апельсином,
сталь серебром отливала.
«Едем, красотка, в Севилью!»
Девушка им ни слова.
Когда опустился вечер,
лиловою мглой омытый,
юноша вынес из сада
розы и лунные мирты.
«Радость, идем в Гранаду!»
И снова в ответ ни слова.
Осталась девушка в поле
срывать оливки в тумане,
и ветер серые руки
сомкнул на девичьем стане.
Де́ревце, деревцо́,
к засухе зацвело.
На горе, на горе высокой
деревцо стоит зеленое.
Пастух проходит
своей дорогой…
Протянулись оливы сонные
далеко в поля раскаленные.
Пастух проходит
своей дорогой…
У него – ни собак, ни стада,
и ни посоха, и ни друга.
Пастух проходит…
Он растаял, тень золотая,
без следа исчез в поле дальнем.
Своей дорогой.
Ане Марии Дали
Все дрожит еще голос,
одинокая ветка
от минувшего горя
и вчерашнего ветра.
Ночью девушка в поле
тосковала и пела
и ловила ту ветку,
но поймать не успела.
Ах, то солнце, то месяц!
А поймать не успела.
Триста серых соцветий
Оплели ее тело.
И сама она стала,
как певучая ветка,
дрожью давнего горя
и вчерашнего ветра.
В глубинах зеленого неба
зеленой звезды мерцанье.
Как быть, чтоб любовь не погибла?
И что с нею станет?
С холодным туманом
высокие башни слиты.
Как нам друг друга увидеть?
Окно закрыто.
Сто звезд зеленых
плывут над зеленым небом,
не видя сто белых башен,
покрытых снегом.
И чтобы моя тревога
казалась живой и страстной,
я должен ее украсить
улыбкой красной.
За стеклом окошек неподвижных
девушки улыбками играют.
(На струнах пустых роялей
пауки-акробаты.)
Назначают девушки свиданья,
встряхивая косами тугими.
(Язык вееров,
платочков и взглядов.)
Кавалеры отвечают им, цветисто
взмахивая черными плащами.
Посвящается Лопе де Вега
Умывается ночь росою,
затуманив речные плесы,
а на белой груди Лолиты
от любви умирают розы.
От любви умирают розы.
Ночь поет и поет нагая,
ночь над мартовскими мостками.