Фаворитки. Соперницы из Версаля - Салли Кристи

– Н-да. Наверное.

– Милая мадам, мне нужен ваш совет, – дерзко начинаю я. Мы еще не стали близкими подругами, и я сомневаюсь, что когда-либо станем ими, но она хорошо знает короля. Возможно, слишком хорошо.

– Совет? Маркиза, у вас очень красивое платье. Я обычно не люблю вышитых птиц – они меня злят, – но узор на вашей шали просто изумительный. Напоминает мне ту шаль, которая когда-то была у меня, хотя куда она потом подевалась, я сказать не могу.

– Благодарю, мадам. Я велю портнихе прислать вам отрез ткани, если вы пожелаете. – Диана облачена в великолепное, бледно-желтого цвета платье с пятном горчицы на рукаве. Я делаю глубокий вдох. – Я бы хотела спросить у вас совета, как развлечь короля.

Кусок печенки выпадает изо рта и падает на юбку.

– Развлечь? – Диана явно испытывает неловкость.

– Да, чтобы он не скучал, – осторожно уточняю я. – По вечерам.

– Ну… – Диана берет себя в руки, тщательно пережевывает, избегая моего взгляда. – Ну, он любит… что же я хотела сказать? Смешно, слова редко меня подводят. Он любит… он любит устраивать… устраивать…

– Балы? – подсказываю я, когда Диана кладет еще один кусочек печенки себе в рот.

– Да. – У Дианы такой вид, как будто она напряглась вопреки всем условностям. Неужели она подавилась? «Какая странная женщина!» – уже не в первый раз думаю я.

– Значит, король любит балы и подобного рода развлечения. Балы-маскарады?

– Что? – переспрашивает в смущении Диана.

Неожиданно я понимаю, о чем она подумала, когда я задавала вопрос.

– О, мадам! Я имела в виду совет не в исключительно… личных вопросах. – Я ощущаю, как заливаюсь краской стыда; Диана тоже красная, как помидор, и смеется. – Я имела в виду развлечения… по вечерам… до того, как лечь спать! Пьесы и тому подобное. Концерты.

Диана вздыхает с облегчением:

– Ну конечно же, мадам, конечно же. Вы не стали бы задавать мне… непристойных вопросов. Я хочу сказать, что я знаю ответы, но длилось это недолго… лишь время от времени… а с тех пор, как появились вы… нет, о господи, нет, разумеется… Да. Так он любит театр. И песни. Иногда глупые игры. Марианна пыталась пристрастить его к литературным вечерам, обсуждению книг, но ему такое пришлось не по душе.

– Вот как! Очень интересно. Благодарю. – И хотя я рада, что мы вновь нащупали твердую почву в нашем разговоре, я все гадаю, все ли с ней в порядке: иногда кажется, будто она что думает, то и говорит. Невероятно.

– Марианна была очень умна, она всегда заставляла его смеяться, она была чрезвычайно остроумна. Не думаю, что вы так же остроумны, хотя явно очень милы… Он любит смешные истории, вы наверняка знаете массу историй о… о буржуа? Мне кажется, они веселые, хотя наши адвокаты большей частью противные люди… всем известно, что буржуа на самом деле «бур-бур-жуа». – Она смеется собственной глупой шутке, потом как ни в чем не бывало кладет последний кусочек гусиной печенки в рот.

Я уже жалею, что затеяла этот разговор; стоит откланяться и уйти, если я хочу вымыть голову и высушить волосы до захода солнца. Я пользуюсь шансом, потому что иногда риск оправдан, наклоняюсь ее обнять, избегая ее грязных пальцев и того места, куда упал и продолжает лежать кусочек печенки.

– Дражайшая моя герцогиня, – говорю я, – надеюсь, мы подружимся!

– М-м-м, – улыбается в ответ Диана, но меня не обнимает.

* * *

В Шуази меня застает самое страшное из известий и разрушает нашу идиллию. Я возвращаюсь в Париж, чтобы проститься с матушкой, которая умирает холодным декабрьским днем, оставив нас с Норманом безутешными. Как жестоко забрать ее именно сейчас, после стольких лет любви и поддержки! Как жестоко лишить ее возможности насладиться моим триумфом, разделить те щедроты, которые я принесу своей семье.

Цыганка сказала: три великих потрясения. И я не сомневалась, что это первое из них.

Луи само сочувствие, он запрещает мне возвращаться из Парижа, пока я полностью не оправлюсь от скорби. Но я сомневаюсь, что это время когда-либо вообще наступит, поэтому вскоре после Нового года я вытираю слезы и скачу назад в Версаль, по заснеженной равнине, покрытой льдом, как и мое сердце.

Со мной возвращается и Норман, я еще никогда не видела его таким потерянным. Он займет новую должность генерального директора королевских строений, и я знаю, что его присутствие в Версале станет для меня утешением. По дороге мы проезжаем мимо скорбящей процессии облаченных в черное монахов, потом слышим звон колоколов, который разносится по деревне.

– Кто-то умер или родился, – говорит внезапно постаревший Норман, он кажется таким хрупким под всеми этими мехами. Потеря матушки стоила ему полжизни. – Альфа и омега нашего существования.

Завтра я должна вытереть слезы, высоко поднять голову и занять свое место в Версале рядом с мужчиной, которого люблю, на великой сцене, где начнется моя настоящая жизнь, где исполнятся все мои мечты.

– А что на стенах? – интересуется Коллен, человек, который ведает все разрастающимся хозяйством.

Вместе с любовью короля я теперь получила и путы, которые связывают свободу любой влиятельной женщины. Моей первой камер-фрау становится Николь, дальняя родственница по маминой линии, обладающая достойными и сдержанными манерами. Еще у меня в услужении находятся несколько женщин, которые помогают мне с туалетом, гардеробом и другими ежедневными нуждами, а также собственный повар, капеллан, дворецкий и множество других слуг.

Я окидываю взглядом красивые бело-голубые панели моих новых покоев, обрамленные изящной позолотой. Комната по-своему очаровательна, но здесь необходимо все поменять. Я не могу не думать о ее предыдущей хозяйке и понимаю, что и Луи тяжело о ней вспоминать.

– Бледно-зеленые, – отвечаю я, вспоминая свою любимую комнату в Шантемерль. – С акцентом серого.

Коллен машет рукой, и торговец мануфактурой выходит вперед с кучей образцов материи.

– Нет-нет, – возражает Элизабет, которая сидит в углу и обмахивается веером. – Я бы выбрала светло-горчичный. У меня есть платье, которое я могла бы одолжить вам для вдохновения.

– Вот эта, – выбираю я атласную парчу, расшитую серыми и белыми цветами на нежно-зеленом фоне. Я не обращаю внимания на Элизабет; у нее просто нет вкуса и чувства цвета. – Это для портьер, а этот цвет сюда на стены, у виноградника. Как называется этот цвет?

– Волшебный мох, мадам.

– Отличный выбор! – восклицает Берни. – Волшебный мох – какое прекрасное название! – У моего наставника по этикету тоже изысканный вкус; мы шутим, что он знает старшинство как принцев крови, так и цветов радуги.

– А обивка? Такого же цвета? – уточняет Коллен.