Неделя в декабре - Себастьян Фолкс

Отец Хасана, Фарук аль-Рашид, получил в апреле конверт с грифом «На службе ее величества». Решив, что это письмо от налогового управления, он не без опаски вскрыл конверт. И прежде чем до него дошло поразительное содержание письма, Фаруку пришлось перечитать его несколько раз. Некий именующий себя «покорным слугой» служащий дома номер 10 по Даунинг-стрит «строго конфиденциально» извещал Фарука, что премьер-министр, составляя ко дню рождения королевы наградной список, надумал включить в него и мистера аль-Рашида, дабы…

Дабы что? Ему пришлось, изумленно помаргивая, вернуться к началу письма. Королева, Империя, премьер-министр… Уж не собираются ли они короновать его, сделать королем? В конце концов Фарук понял: ему предстоит, если он «ничего не имеет против», стать офицером Ордена Британской империи. Вообще-то, подумал он, такую награду получают обычно телевизионные комики или олимпийские чемпионы. Он видел в газетах фотографии этих людей с орденом на ленточке в руке и с цилиндром на голове. И вот его удостаивают этой великой британской чести за…

— За пикули с лаймом, — сказал он. — Подумать только!

Назима встала из-за стола и поцеловала мужа в щеку. Муж крепко обнял ее.

Фарук аль-Рашид открыл первую свою фабрику в Ренфру, что в Шотландии, двадцать два года назад, в тот самый месяц, когда родился Хасан. Фарук приехал в Британию в 1967-м, тринадцатилетним мальчишкой. Его родители покинули долину Мирпур — в пребывавшей под пакистанским правлением части Кашмира — после того, как их маленький земельный участок был затоплен при строительстве плотины Мангла, и, подобно многим жителям тех мест, нашли первую свою работу на одной из текстильных фабрик Брэдфорда. Закончив в шестнадцать лет школу, Фарук получил затем диплом бизнес-менеджера и перебрался в Глазго, где подыскал себе место в производившей готовое платье компании, которая принадлежала деду его мирпурского приятеля. Фарука прозвали Дверным Молотком — в дальнейшем это прозвище сократилось до Молотка, — поскольку первое время он обходил дома и стучался в двери, разыскивая собратьев-мусульман, с которыми мог бы вместе молиться в мечети на Оксфорд-стрит.

Однако свои деловые интересы Фарук связал не с текстилем, а с пищевыми продуктами. Он быстро понял, что привычную для его субконтинента еду можно поставлять не только в дешевые ресторанчики, но и в супермаркеты, поскольку население страны проникалось все большим интересом к пряным заграничным яствам. Ему потребовалось больше десяти лет усердного труда и экономии, чтобы скопить деньги, идеи и набрать необходимый персонал. В тридцать четыре года Фарук покинул одежную компанию, в которой успел к тому времени стать вторым человеком, арендовал в Ренфру старую фабрику, занял деньги для приобретения промышленных весов, огромных котлов и стерилизующего оборудования. Он переделал поточную линию так, что по ней двигались уже не ящики с одеждой, а картонные коробки со стеклянными банками, он объехал в поисках лучших овощей и фруктов Мексику, Бразилию и Иран. И создал, проконсультировавшись с тамошними поварами, рецепт, в котором резкость имбиря, красного перца, соли и чеснока смягчалась вкусом лайма и коричневого сахара. Придуманный Фаруком соус придавал остроту даже самому пресному блюду; цитрусовая кожура оставалась в нем мягкой и легко усваивалась, а сладость умеряла жгучесть соуса. Вкусовые рецепторы жителей Глазго стали требовать эту новинку в таких количествах, что Фарук едва успевал ее производить. За десять лет он стал миллионером. И женился на самой красивой девушке Брэдфорда, не отступившись от традиции Мирпура — выбирать невесту, чьи родители происходят из твоей деревни, — и у них родился сын, темноглазый и красивый, зеница отцовского ока.

В Глазго Фарук аль-Рашид обзавелся немалым числом друзей — его повадки нравились коренным шотландцам. Конечно, он не мог встречаться с ними в пабах, где куется настоящая мужская дружба, однако и не привередничал по поводу их сквернословия, футбола и безбожия, а они с легкостью закрывали глаза на его приверженность исламу.

— Значит, нам придется теперь называть тебя «сэр Фарук»? — спросила, обеспокоенно глядя на мужа, Назима.

— Что за глупости? Как звала меня Молотком, так и зови.

— Да, но в письмах, там ведь…

— Нет, если бы меня произвели в рыцари, тогда я стал бы сэром Фаруком аль-Рашидом. А так я Фарук аль-Рашид, ОБИ.

— Ну не смешно ли? — сказал Хасан. — Ты становишься офицером ордена той самой империи, которая захватила и раздробила твою родную страну.

— Это было давно, Хасан. Ты и сам знаешь. Теперь мы дружим.

— Британцы посадили там своего ручного диктатора, который…

— Ради всего святого, перестань, — сказала Назима. — Не порть отцу такой день.

— Мне что же, придется напялить костюм пингвина? — спросил Хасан.

— Я куплю новое платье, — сказала Назима.

— А мне нужно будет придумать слова, с которыми я обращусь к королеве, — сказал Фарук. — Как ты думаешь, она много читает?

Одна из тайн Молотка аль-Рашида состояла в том, что читать он практически не умел. Семья его оставалась неграмотной на обоих континентах и книг в доме не держала. Йоркширским мальчикам, с которыми он учился в средней школе на Мэннингем-лейн, предстояло обратиться в заводских и строительных разнорабочих, так что учеба их почти не интересовала. У детей небольшого класса, состоявшего из отпрысков иммигрантов, в который определили Фарука, слишком много времени уходило на то, чтобы научиться говорить по-английски, а на чтение его почти не оставалось. Учитель, мистер Олброу, давал ему книги Уинфреда Холтби и Эмили Бронте, однако Фарук ничего в них не понял. Из школы он вышел, сдав экзамены лишь по математике и естественным наукам. Правда, обучаясь в вечернем колледже, он заставил себя читать газеты и обнаружил, что понимает отчеты компаний и балансовые сводки, однако написаны они были специфическим языком и содержали довольно мало понятных терминов. Впервые услышав, примерно в то же время, слово «дислексия», Фарук погадал, не страдает ли и он этим расстройством — в добавление к естественным трудностям освоения чужого языка. Однако, получив диплом, да еще и с отличием, перестал думать о чтении и сосредоточился исключительно на бизнесе, к которому у него имелся, похоже, особый дар, ни в каких сложных словах не нуждавшийся.

Теперь же мысль о встрече с королевой пробудила в нем давнюю тревогу. По представлениям Молотка аль-Рашида, ему предстояло провести с нею какое-то время в тронном зале и, когда они наговорятся о погоде и его разъездах — «Как далеко вы забирались?», королева может спросить, словно бы между делом, довелось ли ему в последнее время прочесть какую-нибудь хорошую книгу. Английские умники вечно задают этот вопрос. Читал ли он, осведомится королева, сочинения последних лауреатов литературных премий — Ассоциированного королевского или «Пицца-Палас», к примеру? А он не читал; всего лишь видел в газетах их имена. Или же она может спросить, знаком ли он с творчеством сэра В.-С. Найпола либо сэра Салмана Рушди, — он и этих ни единого слова в глаза не видел, и не потому, что ему не нравились их имена, а просто из-за неумения читать.