Таинственный Ван Гог. Искусство, безумие и гениальность голландского художника - Костантино д'Орацио

Винсент еще больше замыкается в себе, он не может принять внутренне потерю отца, с которым всю жизнь ссорился и к которому в то же время был глубоко привязан. Он становится все более молчалив и ощущает еще большую потребность в поддержке брата, которому пишет в тот период по два раза в день.

Священное Писание покоится на подставке посередине стола; справа — огарок уже догоревшей свечи. Рядом с Библией, почти на самом краю, лежит книга Эмиля Золя «Радость жизни». Метафорический смысл картины очевиден: две книги, Библия гигантских размеров и роман карманного формата в мягкой обложке, олицетворяют собой два разных взгляда на жизнь.

«Радость жизни» — гимн борьбе с невзгодами, выпавшими на долю главной героини: она не теряет оптимизма и надежды, несмотря на все превратности судьбы. Храбрость, а не вера — вот источник духовных сил.

Этой картиной Ван Гог постулирует веру в возможности человека, ставя ее превыше веры в божественное вмешательство.

Натюрморт с Библией отражает процессы, происходившие в душе художника: разрыв с отцом и постепенный отход от религии. Тяжелое Священное Писание вот-вот захлопнется, уступив место легкому и изящному роману — источнику житейской мудрости.

Отныне из писем Винсента исчезнут библейские реминисценции. Живопись станет для него единственной религией.

Смерть отца спровоцировала смену парадигм и обозначила необходимость перемен. 24 ноября 1885 г. художник навсегда покидает Голландию — крестьянский пейзаж Нюэнена исчерпал для него свой потенциал.

Он переезжает в Антверпен.

Погрузиться в хаос

Я иду вдоль каналов, пересекающих почти весь город, в сторону порта. Антверпен — крупный торговый центр, оказаться здесь после спокойствия деревенской жизни, после песчаных дюн и верещатников — все равно что очутиться в Дантовом аду. Можно представить себе, насколько сильное впечатление город произвел на Винсента.

Дядя снимает за двадцать пять франков в месяц крохотную каморку на втором этаже лавки торговца красками. Большинство вещей он хранит на складе в порту, куда часто ходит забрать то, что в данный момент необходимо. Он с восторгом погружается в городской хаос.

Кого здесь только не встретишь: молоденькие китаянки и фламандские матросы, турецкие грузчики под ручку с французскими проститутками — люди всех рас и национальностей протискиваются по узким улочкам среди высоких домов, складов, ангаров.

Посетители трактиров, мужчины и женщины разного возраста снуют возле заведений, сбивая меня с ног. Волна толпы подхватывает меня и несет внутрь пестрых магазинчиков, продающих еду и одежду для моряков. Я становлюсь свидетелем погонь, скандалов, бегства из публичных домов: Антверпен и впрямь похож на девятый круг ада: он ужасен и одновременно притягателен. Особенно для художника в поисках новых сюжетов.

Ван Гога ожидают три месяца плодотворной работы. Городская суета захватывает его.

Он с удовольствием гуляет по улицам, заходит в церкви, проводит много времени в музеях. Дядя даже налаживает связи с торговцами живописью, но безрезультатно: он пытается продать два рисунка замка Стен (они до сих пор хранятся в папках у нас дома), но коммерческие вопросы угнетают его. В основном Винсент предлагает галеристам нейтральные пейзажи, как будто стараясь проникнуть в мир живописи аккуратно, на цыпочках. На самом деле больше всего он жаждет новых сюжетов: Антверпен воодушевляет его, несмотря на новые расходы и лишения.

Ван Гог питается в основном хлебом, макая его в пиво. Когда у художника начинают выпадать зубы, он решает заменить их стальными. Антверпен кишит странными персонажами, и депрессивный художник с металлической челюстью ни у кого не вызывает удивления. Здесь дядя спокойно может предаваться своей страсти — рисованию, не заботясь о том, что о нем подумают окружающие.

Винсент предпринимает очередную попытку поступить в Академию изящных искусств: это позволило бы завязать знакомство с местными художниками и одновременно дало бы возможность писать обнаженную натуру.

Для внутреннего конкурса в академии Ван Гог пишет рисунок со статуи императора Германика. Художник нарушает все академические нормы, намеренно отказываясь от принципа совершенства форм, — и, естественно, занимает последнее место.

В те дни Ван Гог создает картину, которую я всегда считал наиболее абсурдным его творением. Когда я впервые наткнулся на нее у нас дома — она лежала за диваном, — я не мог сдержаться от смеха. На темном фоне изображена голова скелета. Череп размером три четверти, как на античных портретах. Можно было бы счесть это экзерсисом в анатомии, если бы не одна деталь — скелет держит в зубах зажженную сигарету. Похоже, он только что втянул дым — мы видим, как пепел на конце сигареты зажегся желтым.

Дядя Винсент, должно быть, вдоволь повеселился, создавая такой образ!

Его работа может показаться издевательством над коллегами из академии, часами упражняющимися в копировании головы скелета, — такой ироничный и лихой вызов учителям-традиционалистам. Но, если присмотреться, череп расскажет нам гораздо больше.

Если учитывать высокий уровень образованности Винсента, неизбежно напрашивается аналогия с пляской смерти — сюжетом, получившим распространение в Европе с конца XV в. Художник Ганс Гольбейн, чьи полотна Ван Гог видел во многих музеях, посвящает этой теме серию сцен, которые в течение веков не теряют популярности. Смерть задает ритм влюбленным, сопровождая их в любовных утехах, ждет в засаде солдата, чтобы пронзить его копьем, сталкивает старика в канаву, помогает даме прихорашиваться, подавая ей одежды, участвует в пиршествах. Очевиден сатирический подтекст изображений: он угадывается в жесте отчаяния, который делает богач, видя, как смерть крадет у него монеты, или в непристойной сцене, где скелет застиг врасплох монашку, читающую молитвы перед алтарем, — за занавеской у нее прячется любовник.

Смерть в своей непрекращающейся пляске увлекает за собой всех: старых и молодых, богатых и бедных. Она врывается, нарушая жизненный уклад, не щадит императоров и пап, епископов и синьоров, крестьян и купцов. Она двигается и действует как обычный человек, приглашая живых на танец и становясь их двойником, олицетворяя собой посмертный образ, — часто скелет несет с собой регалии, признаки социального статуса. Оказавшись перед лицом неизбежности, человек ведет со смертью диалог, в котором обнаруживает свое истинное лицо, подлинные чувства. В этом диалоге воплощается так называемая мрачная ирония: покойник вовлекает живого в хоровод, высмеивает его страхи, ухмыляется его привязанности к жизни и земным благам, его неуклюжим попыткам уйти от неизбежности рока.