Летняя луна - Лаура Кинсейл

– Слишком хороша для меня, да? – Шелби облокотился на подоконник, и вечернее солнце золотом окрасило его волосы. – Да уж, не сомневаюсь. Я, видно, слишком мелкая сошка.

– Ты, видно, слишком большой транжира, – ответил Рансом, принимая от камердинера галстук. – Ты смел и остроумен и к тому же дьявольски красив. Я от всей души желаю, чтобы ты забросил игорный стол и стал наконец человеком.

Шелби вздохнул. Его задорная усмешка превратилась в унылую улыбку.

– Мелкая сошка, я же сказал.

Рансом замер, не успев до конца повязать галстук, и взглянул ему в лицо:

– Шелби…

– Ой, только не надо! – воскликнул тот и засунул руки в карманы. – Когда-нибудь я поддамся искушению, возьму те деньги, что ты готов подарить, и надаю тебе кучу обещаний, которые даже и не подумаю выполнить.

Рансом нахмурился. Не было и дня, чтобы он не задавал себе вопрос: что за дьявол вселился в Шелби, почему весь свой природный ум и талант он применял только в азартных играх, почему не использовал те практически безграничные возможности, которые были даны ему от рождения? Он мог выбрать карьеру военного или, к примеру, дипломата. Он мог стать блистательным оратором в палате общин или суде. В конце концов, он мог бы взять на себя управление Фолкон-Хиллом – эту обязанность Рансом отдал бы ему с удовольствием – и сделать хозяйство максимально эффективным. Однако вместо этого он просто проиграл четыре поместья из пяти, составлявших богатое родовое наследство. Кое-какой доход у него сохранился лишь благодаря дедушке, который из-за дурных предчувствий оформил пятое, самое дорогое поместье, в виде неотчуждаемого траста, и назначил Рансома попечителем. Рансом выделял Шелби скромное содержание и делал все возможное, чтобы сохранить остаток состояния для его троих детей.

Но Рансому было обидно, что не сбылось столько хорошего, что загублена целая жизнь, и это приводило его в отчаяние.

– Перестань думать, где бы меня похоронить, – сказал Шелби. – От меня что, так сильно воняет?

Лицо Рансома выражало разочарование и любовь.

– Да, воняет изрядно, – ответил он, продолжая завязывать галстук.

Шелби сжал губы:

– Почему все вокруг должны маршировать в ногу с тобой, старший брат? Скажи спасибо, что я позволяю тебе воспитывать бедного Вудроу, чтобы сделать его таким, как ты.

– Лучше бы ты воспитывал его сам.

– Ну-ну. – Шелби запрокинул голову и нарочито расслабленно потянулся. – Все еще ждешь чего-то от паршивой овцы? Рансом, когда ты поймешь, что лучше сдаться?

Рансом решительно посмотрел на брата.

– Никогда, Шелби, – сказал он, – никогда.

Тень пробежала по лицу Шелби, и дерзкое выражение смягчилось. Он грустно разглядывал лакированный носок сапога.

– Черт подери, Рансом. Я же сказал, перестань.

Рансом продолжал смотреть на него в упор. Иногда казалось, что он близок к разгадке. Шелби тридцать четыре, у него сын Вудроу и две дочери. У него все еще было будущее. И Рансом всегда был готов помочь ему начать новую жизнь.

Добрые полминуты Шелби хмуро разглядывал пол, затем лениво усмехнулся. Он поднял глаза и встретил вопросительный взгляд Рансома:

– Не лезьте в мои дела, милорд. Сегодня вечером отвези меня назад в Лондон, за карточный стол.

– Хорошо. – Рансом опять повернулся к зеркалу. – Считай, что тема закрыта.

Шелби отвернулся к окну. В молчании Рансом продолжал одеваться. Напоследок камердинер поправил на нем сюртук цвета полуночной синевы. Вдруг Шелби воскликнул:

– Черт возьми, что там такое?

Брат стоял у окна и выглядывал наружу. Рансом подошел к нему и тоже посмотрел в сад. Гости и слуги собрались вместе среди кустов лаванды и роз. Он слышал их нервный смех и предостерегающие крики, видел, что пальцы указывают вверх, куда-то на крышу, как раз над его головой. Не обращая внимания на камердинера, который собирался отдать ему карманные часы, Рансом кинулся к двери. Стремительной походкой он вышел из комнаты, и Шелби поспешил вслед за ним.

Добраться до флюгера оказалось не так трудно. Мерлин отправили в отведенную для нее комнату – Рансом сказал, пока не привезут одежду, – однако ей довольно быстро надоело рассматривать элегантную мебель. Девушка вылезла на строительные леса за окном, затем перебралась через резную балюстраду. На несколько секунд она задержалась: пыталась определить, кого изображают скульптуры, величественно смотревшие во двор. Тоже прародители, решила она. Похоже, у Рансома их было немало.

Десять футов, отделявшие балюстраду от чердака, Мерлин преодолела без труда – она вскарабкалась по огромному, вытесанному из камня побегу чертополоха, увенчанному золоченой короной. Однако крутой скат крыши над фронтоном потребовал сноровки. Она все-таки уцепилась за ногу атланта, подпиравшего золотой глобус, и по скользкой свинцовой поверхности подтянулась наверх.

Флюгер в виде дракона, который привлек ее внимание, был совсем рядом. Медленно и осторожно Мерлин стала подбираться к нему по скату крыши. Ей очень хотелось исследовать механизм, который не только указывал направление ветра, но и измерял температуру, а также выводил показания на компас-термометр, висевший внизу, на стене большого холла. Она поискала рукой карман, чтобы достать плоскогубцы, но потом вспомнила, что ее любимый передник остался дома.

Мерлин посмотрела вниз, только теперь осознав, что все еще не одета.

– Ох, какая досада, – вздохнула она. А затем, поскольку весь путь, как оказалось, был проделан зря, и еще потому, что так сказал бы на ее месте Рансом, добавила: – Проклятие!

Это слово как будто заставило его появиться – Мерлин услышала, как Рансом что-то кричит ей, но слов было не разобрать. Она обернулась. Далеко внизу, на садовых дорожках, столпились люди – какие они маленькие! К ним подбежали еще двое и тоже посмотрели вверх. Мерлин узнала Рансома и улыбнулась. Она схватилась за флюгер, подтянулась и помахала ему рукой.

Крошечный Рансом замер, затем поднял руку. Мерлин замахала в ответ еще энергичнее, но он закрыл ладонями лицо и больше не шевелился. Другой, пришедший с ним вместе, отчаянно жестикулировал и как будто кричал на него. Мерлин опустила руку. Она не поняла, почему второй человек сорвал с себя сюртук и бегом направился к дому. Перед тем как он исчез, забежав под балюстраду, волосы его блеснули золотом.

Она стояла, а человечки внизу разглядывали ее. Вдруг Мерлин смутилась. Похоже, все они считали, что она делает что-то не так. Подходили новые люди, им что-то оживленно объясняли и пальцем показывали на нее. Все продолжали смотреть, то сбиваясь в кучки, то вновь расходясь. Лишь Рансом не двигался, а как будто окаменел, все так же прикрывая рукой глаза.

Мерлин присела на гребень крыши и свесила обе ноги. Ей совершенно не хотелось спускаться теперь, когда все смотрят на нее. Лучше уж просто сидеть, ощущать дуновение ветра и радоваться, как здорово здесь, наверху. Может, им всем в конце концов надоест и про нее забудут? Вид сверху был замечательный: плоские крыши флигелей украшены парапетом и башенками, вдали, за изящным садом, открывались поля и какая-то деревенька, еще дальше за ними – высокие холмы Сассекса. Где-то на горизонте между холмами блеснуло серебром. Это Ла-Манш, подумала Мерлин. Будь у нее летательная машина, она оказалась бы там всего за минуту и парила бы высоко над волнами.