Последний каббалист Лиссабона - Ричард Зимлер

Крики, доносящиеся с улицы, вернули меня в мир сущий. «Ну конечно, — подумал я, — предчувствие, посетившее меня два дня назад во время шествия кающихся грешников, было предвестием этого видения. Бог пытался достучаться до меня и показать его с пятницы! Как же невнимательно я слушаю, когда это действительно необходимо!»

Вопрос теперь был в следующем: заключается ли желание и добродетель в том, чтобы увезти семью в Святую Землю?

Неожиданно, на уровне телесного инстинкта, я выхватил из сумки свой кинжал, чтобы ощутить простую надежность металла в руке. Иуда и Синфа… мама, Эсфирь… Руки сжались в кулаки, стоило только вспомнить о них. Необходимость отыскать их нарастала во мне с каждым судорожным вздохом, грозя разорвать легкие.

Взбежав по ступеням, я вытащил из сумки Псалтырь, так и не доставленную по назначению: но ее тяжесть, внезапно начавшая мешать мне, не шла ни в какое сравнение с важностью. Озарение, посетившее меня, заставило вжаться в стену: «Дядина записка для того дворянина! Возможно, в ней есть ответы хоть на какие-то мои вопросы?»

Письмо было вложено между обложкой и первой страницей манускрипта. Стоя на ступенях подвала, исполненный ужасом, я сломал восковую печать:

«Достопочтенный Дом Мигель,

Перед собой Вы видите Псалтырь и моего племянника Берекию. Я спрашиваю Вас сейчас: столь ли они различаются? Оба прекрасны. Оба носят в себе слова, которые следует помнить.

Если в Вашем сердце затаилось сомнение, загляните в глаза моего племянника. Обречете ли Вы обладателя столь доброго и умного взгляда смерти?

Я говорил Вам: некоторые из Божьих созданий не имеют ног — у них есть лишь страницы. Мне следовало прерваться ненадолго, чтобы не напугать Вас новыми вопросами. Но отчаяние водит моим пером по этой странице, и я не могу сдерживать их.

Полагаете ли Вы, что книга не дышит? Можете ли Вы быть уверены в том, что она не размножается? Пусть и не в этом ничтожном мире, но, вероятно, на Небесах.

Можете ли Вы поручиться за то, что книги — не ангелы, обретшие Волей Божьей форму?

Тора — не тело ли самого Господа?

Я скажу Вам одно имя: Метатрон.

Проговорите его про себя. Если сумеете, произнесите его сто шестьдесят девять раз.

Вы — жертва кораблекрушения, запертая на островке. Я — судно, с которого Вам бросают канат. Это не тот канат, которого Вы желали, и я — не тот спаситель, на которого Вы уповали. Станете ли оплакивать свою судьбу и стенать в разочаровании, пока я не подниму якорь и не брошу Вас одного? Или поймете, что никто из нас в этой жизни не получает именного того, чего хочет? Воспользуетесь ли тем, что посылает Вам Бог? В конце концов, веревка, брошенная евреем с корабля, пересекающего Красное море в Пасху — не то, на что можно наплевать!

Возможно, Вы обнаружите, что Вам нравится путешествовать.

Вспомните о завете, который всегда был с Вами, если у Вас остались еще сомнения. И благослови Вас Бог, какое бы решение Вы ни приняли.

Авраам Зарко

P.S. Жду от Вас известий о том, смогли ли христианские врачи вернуть моей жене, дражайшей Эсфирь, девственность!»

Дочитав письмо, я ощутил новое озарение: Мигель Рибейру, известный дворянин из христиан, тоже мог оказаться тайным евреем! Что еще мог иметь в виду дядя под «заветом, который всегда был с Вами» помимо обрезанной головки его полового органа?

Очевидно, решил я, дядя просил Дома Мигеля о чем-то трудновыполнимом, в чем тот вполне мог ему отказать. С другой стороны, он не стал бы упоминать Метатрона, талмудического ангела, записывающего добрые дела израильтян.

Что до просьбы повторить имя Метатрона сто шестьдесят девять раз, то это было вполне в духе дяди: нумерологическое значение глагола захар, «помнить», встречающееся в различных формах в Ветхом Завете. Когда учитель хотел заставить кого-нибудь заняться философскими изысканиями, чтобы понять скрытый смысл Торы, он давал ему сакральную фразу, относящуюся к стиху, в форме бесконечных повторений. Медленно, сквозь призму Каббалы, в сознании человека кристаллизовалось понимание.

Очевидно было, что просьба к Дому Мигелю касалась книг. Он просил о дополнительных средствах на покупку недавно обнаруженных рукописей?

Возможно, манускрипт был столь редким и ценным, что это вызвало в сердцах молотильщиков зависть? Есть ли какая-то связь между этим письмом и мистиками Каббалы?

Поднимаясь по лестнице, я впервые ощутил, что ступил на тропу истины. Кто-то из молотильщиков был замешан. Вероятно, еще кто-то со стороны. Они убили дядю из-за бесценной рукописи, которую тот обнаружил, настолько важной, настолько исполненной магической силы, что золото сердца одного из дядиных товарищей обратилось в олово.

На последней ступени я обернулся, снова взглянув на тела моего учителя и девушки. Оба лежали на ковре. Тянулись друг к другу словно… Я отогнал прочь мысль о том, что они были любовниками, а сомнение углубило бездонную пропасть смерти, разделившую нас с дядей. Знал ли я его когда-либо, или же просто угадывал под маской неуловимые черты лица?

Со стороны улицы Храма внезапно донесся женский крик. Я шепотом попрощался с телами внизу, словно желая доброй ночи спящим детям.

Из кухни я услышал громкие голоса столпившихся прямо у дверей маминой комнаты людей. Крадущиеся шаги во дворе. Выглянув наружу, я заметил тощего босого мальчишку с копной темных волос. Он обрывал с нашего дерева лимоны. Я вышел и строго прошептал ему:

— Ну-ка убирайся отсюда!

Он взглянул на меня, быстро развернулся и пулей вылетел за ворота.

Я было стал следить за ним, глядя через стену, но сразу же пригнулся: по правую руку к реке по улице Храма спускались сотни полторы крестьян в грубых льняных рубахах, вооруженные косами и кирками, кайлами и мечами. Кровь бросалась по жилам с такой силой, что меня шатало. Я присел, чтобы унять головокружение, потом бросился искать молоток и гвозди.

Отчаяние придало работе скорость, и я быстро прибил крышку люка к проему и положил сверху лоскутный коврик, думая: «Никто не посмеет осквернить тела». Зайдя в свою комнату, я переоделся: хотя мой ящик с одеждой был расхищен, на дне осталась еще рубаха из грубого льна и пара штанов. Старая одежда, потяжелевшая от крови, пропиталась кисловатым смрадом отхожего места.

Прежде, чем уйти, я зашел к Фариду. Поскольку он был глух, я не мог позвать его, чтобы заставить покинуть убежище. Поэтому я шепотом позвал Самира, его отца. Молчание камня было мне ответом. Я проверил кухню и спальни. Дом был разграблен, ткацкий станок разнесен в щепки. Но не было ни следа хозяев. Должно быть, им удалось скрыться. Чтобы убедиться, я топнул сначала трижды, затем один раз и еще четыре. Вместе это составляло магическое число египтян pi, наш с Фаридом условный сигнал в случае опасности. Если он в доме, то почувствует вибрацию подошвами.

Ответа не последовало.