Оркестр меньшинств - Чигози Обиома

грибами. В двух бросках камня от дерева находился застойный водоем, наполовину укрытый листьями. Рядом с ним тянулась прибрежная полоска заросшей кустарником влажной земли, усеянной щепками. Именно там и собралась стая белых гусей, там она кормилась. Словно испугавшись присутствия людей, бо́льшая часть стаи поднялась и, хлопая крыльями, улетела в более густую часть леса, остались только гусыня, ее приплод и еще один крупный гусь. Третий гусь подпрыгнул несколько раз и поплыл по далекой воде, пока не добрался до отмели, после чего исчез в зарослях. Мой хозяин как зачарованный смотрел на гусыню. У нее были богатое оперение и узорчатый книзу хвост, большие глаза и коричневый клюв с ноздрями. Двигаясь, она расправляла крылья и не переставая помахивала ими. Гусенок рядом, с более длинной, словно выщипанной наверху шеей, был не похож на нее. Он ковылял вразвалочку на крохотных ножках за мамой, которая начала удаляться от птенца. Отец моего хозяина уже прицелился и застрелил бы ее, если бы перед ним вдруг не возникло тревожное видение. Гусыня остановилась и замерла на мягкой земле, ее лапки погрузились в жижу, она теперь ждала с широко открытым клювом. Гусенок приблизился к ней, тихонько гогоча, и засунул голову в ожидающий его клюв так, что половина шеи исчезла из виду.

Мой хозяин и его отец смотрели в удивлении, как голова и шея гусенка копошатся в глотке матери. Пока детеныш кормился, его мать старалась сохранять равновесие. Она закопалась ногами еще глубже в жижу, она неистово взмахивала крыльями, она отступала быстро и уверенно, ее когти то сжимались, то разжимались. Несколько мгновений моему хозяину казалось, что птенец, жадно копающийся в глотке матери, разорвет ее. Движения клюва птенца можно было видеть под бледной кожей материнской шеи. Мой хозяин чуть ли не удивился, когда гусенок отсоединился от матери и понесся прочь, подмахивая крыльями и полный жизни, словно родился заново. Его мать повернула голову, издала крик, и, казалось, ноги под ней подкосились. Потом она поднялась, с нижней половины ее тела капала болотная жижа, но она побежала в том направлении, где затаились, присев, мой хозяин и его отец.

Птица была рядом, когда отец прицелился. Выстрел с грохотом отбросил гусыню, оставив после себя вихрь перьев. Стая гусей сорвалась с места, и лес взорвался истерическим звуком порхающих крыльев. Когда перья улеглись, мой хозяин увидел гусенка, спешащего к телу матери.

– Я сделал это, наконец-то я застрелил гуся Огбути, – сказал отец и, вскочив, побежал к мертвой гусыне.

Мой хозяин молча, осторожным шагом пошел следом. Его отец в восторге подобрал мертвую гусыню и повернул назад, кровь гусыни капала на землю, оставляя за ним красный след. Отец не заметил, что гусенок семенит следом, издавая пронзительный звук; лишь много лет спустя мой хозяин понял, что это звук птичьего плача. Он стоял, слушая голос отца, тот рассказывал, как давно ему хотелось поймать гуся в лесу Огбути…

– Всегда говорил, никто не знает, где они живут. А кто мог знать? Лишь немногие отваживались заходить так далеко в лес Огбути. Люди видели их только в полете. А ты знаешь, застрелить кого-нибудь в полете очень трудно. Это… – И тут его отец резко повернулся и увидел, что сын остался стоять вдали. – Чинонсо? – сказал отец.

Мой хозяин чуть не плакал, надув губы.

– Сэр, – сказал он на языке Белого Человека.

– Что? Что случилось?

Он показал на гусенка. Отец опустил взгляд и увидел гусенка, который переминался с ноги на ногу в болоте, глядя на двух людей и плача по мертвой матери.

– Слушай, а почему тебе не взять его домой?

Мой хозяин пошел к отцу, остановился, не доходя до птицы.

– Почему тебе его не взять? – снова спросил отец.

Он посмотрел на птицу, потом на отца, потом что-то загорелось в нем:

– Я могу его взять в Умуахию?

– Ну да, – сказал отец, развернулся в ту сторону, откуда они пришли, тело гусыни в его руках наполовину окрасилось красным. – Давай лови его, и идем.

Мой хозяин помедлил, постоял на месте, а потом нырнул вперед и ухватил гусенка за тонкие ноги. Птица жалобно вскрикнула, принялась бить крыльями по нежным рукам, которые ее держали. Но он еще крепче ухватил гусенка за ноги и поднял его с земли. Он посмотрел на отца, который ждал его с мертвой гусыней в руках, кровь капала с тушки.

– Он теперь твой, – сказал отец. – Ты его спас. Возьми его, и идем.

После этого отец развернулся и пошел в направлении деревни, а он двинулся следом.

Потом он рассказал Ндали о том, как любил эту птицу. Гусенок часто впадал в приступы ярости, а затем успокаивался и его настроение улучшалось. Иногда он кидался неизвестно куда, может быть, хотел вернуться в тот лес, из которого его забрали. А потом, видя, что шанса бежать нет, возвращался, потерпев поражение. Этот страх более всего проявлялся, когда гусенок в ярости начинал носиться по дому, от стены к стене, пытаясь пробить ее и сбежать. И после каждого такого приступа он возвращался к какому-нибудь стулу или к столу, склонив голову, словно в некой прострации. Гогоча в ярости или печали, он опускал крылья.

– Да, – ответил мой хозяин на вопрос женщины: случалось ли, что птица вела себя спокойно? Он знал, что это в природе земных существ, даже самых обиженных из них, – иногда и в плену погружаться в состояние покоя. В такие времена гусенок спал бок о бок с ним в кровати, словно товарищ по роду человеческому. Когда он только появился в Умуахии с гусенком, все соседские дети собрались посмотреть на птицу. Поначалу он ревниво охранял гусенка, никому не позволял прикасаться к клетке из рафии, в которой держал птицу. Он даже дрался с кем-то из друзей, живших по соседству и игравших с ним в футбол, если те пытались прикоснуться к гусенку без его разрешения. Один из них, Эджике, с которым он дружил, в особенности был покорен птицей. Эджике более, чем всем остальным, хотелось играть с гусенком, и мой хозяин немного спустя стал разрешать ему. Потом в один из дней Эджике попросил позволить ему взять гусенка домой, чтобы показать его бабушке, при этом он сказал: «На пять минут, всего на пять минут». Осебурува, я видел взгляд этого мальчика, и мне показалось, что в глубине его глаз горит маленькое пламя зависти. Потому что я часто видел такое в глазах человеческих детей: отрицательную сторону восхищения, что становилось причиной многих убийств и темных