Базилика - Уильям Монтальбано

— Мертв?

— Какой длинный спуск!

Курт забавлялся. В сельской долине, столетиями поставлявшей в Ватикан швейцарских гвардейцев, эта профессия передавалась из поколения в поколение, от отца к сыну. Преданность папе была у них в крови. Для них важна хорошая осанка, высоко ценится выправка. Ум не обязателен. Мотороллер выскочил из-под колес Курта, едва нас не задев.

— Если мы погибнем, никто от этого не выиграет, — рявкнул я.

— Ха, — издал он грубый швейцарский возглас недовольства, причину которого я не понял, в отличие от значения, поскольку мы на предельной скорости пронеслись по Корсо Витторио, благополучно преодолели развязку на Луонготевере, ибо Господь милостив, промчались по мосту через реку и с включенной мигалкой и воем сирены выскочили на улицу делла Кончильяционе.

В начале проспекта находилась самая большая и, по-моему, самая прекрасная церковь в мире. Базилика стояла здесь уже тысячу семьсот лет, и мне никогда не наскучит бродить по современной постройке, возраст которой не превышал четырех столетий. Перед церковью простирается площадь Святого Петра, так что у подъезжающих к этой гигантской piazza машин есть выбор: взять влево, к внешней границе Ватикана и воротам Порта Кавалледжери, через которые посетители проходят в новый зал приемов папы, построенный при Павле VI; или повернуть направо и в конце концов оказаться у ворот святой Анны, ведущих в папские апартаменты, величественную Ватиканскую библиотеку и к муниципальным учреждениям, таким же, как и в любом другом маленьком городке: почта, телефонная и электрическая компании, большой супермаркет, аптека, в которой вам продадут любое существующее на земле лекарство, кроме презервативов и противозачаточных таблеток.

Объездной путь справа представлялся более интересным, но Курт повернул налево, и после новых мгновений страха один из его друзей-швейцарцев жестом пригласил нас проехать через высокие черные железные ворота. Замедляя ход, мы ехали параллельно огромной церкви и наконец, преодолев более половины ее протяженности, остановились у безымянной двери, охраняемой двумя полицейскими в штатском.

Один из них кивнул, и я последовал за ним в недра базилики. Мы прошли мимо того места, которое в 1950 году было признано археологами могилой Петра, первого папы. Полицейский впереди меня теперь почти бежал через галерею гротов, каждый из которых был могилой какого-нибудь папы, украшенной или очень простой, в зависимости от вкусов покойного и его времени. Я знал, что сейчас мы находимся под алтарем базилики, и вскоре мы уже поднимались по короткому пролету винтовой лестницы к главному уровню церкви.

Сколько бы раз я ни приходил сюда, в базилике у меня всегда перехватывало дыхание. Человек казался букашкой. Церковь имела форму латинского креста, а купол — там, где балки соединялись со стержнем, — выстроен над главным алтарем.

Прочие достоинства и недостатки базилики останутся вечным поводом для споров, но, когда речь заходит о сдерживании толпы, Ватикан не отличается от Диснейленда. Церковь была открыта для посетителей, но большое пространство под куполом огорожено металлическими заграждениями. Небольшой участок за ними также был огражден и закрыт белой холстиной, которой пользуются реставраторы.

Было несложно догадаться, почему. Более мертвого человека, чем тот, что лежал передо мной на мраморном полу, и представить было сложно. Он упал с большой высоты, и приземление не было мягким.

— Паоло, добро пожаловать, хорошо, что пришел, — произнес склонившийся над телом человек.

Марко Галли был жилистым мужчиной с жесткими черными усами, под стать его глазам и обычному настроению. Он был лучшим следователем в Ватикане.

— Не самое приятное начало недели, но, возможно, ты не прочь взглянуть?

— Конечно.

Он имел в виду, что ему не нравилось то, что он здесь обнаружил.

— Кто-нибудь видел, как это произошло? — спросил я, присаживаясь на корточки рядом с Галли.

— Мы не нашли никого, кто видел бы, как все начиналось, но сестринская община монахинь проводила в одном из боковых приделов раннюю утреннюю службу. Они слышали, как он упал; шуму было довольно много.

Словно яблоко, разбившееся о камень.

— Когда открывается базилика?

— Для публики — гораздо позже. Но из-за священников и прочих верующих, желающих помолиться, она практически всегда открыта. Есть маленькая боковая дверь с большим замком, но все в Ватикане знают, что ключ можно достать из-за камня, который находится на расстоянии двух ладоней справа от замочной скважины.

Я этого не знал; мне больше по душе молиться дома, в постели.

— Не думаю, что люди, приходящие помолиться в нерабочее время, записывают куда-нибудь свое имя или делают что-то в этом роде. Какой-нибудь сторож, который мог записывать их в журнал, отслеживать…

Взгляд и слова Галли заставили меня замолчать.

— Паоло, — с мягким упреком произнес он.

Я снова посмотрел на тело. Не знаю, как насчет молитв, но остальное было вполне очевидно.

— Прыгнул, толкнули, упал, — предположил я, хотя мог разглядеть среди останков достаточно, чтобы исключить один из вариантов.

Я внимательно посмотрел вверх, на купол, разделенный на шестнадцать секторов. В пятидесяти метрах над алтарем находилась галерея, с которой туристы могли обозревать нижнюю часть базилики. Упасть с нее не так уж просто, но если это произойдет, то падение окажется смертельным.

Тело представляло собой месиво. Ради этого свободного падения покойный оделся в темные брюки и хорошего качества итальянскую фирменную ветровку поверх голубой хлопчатобумажной рубашки без ворота. Один ботинок слетел, а другой, элегантный черный мокасин, застрял на правой ноге. Я знал эту манеру одеваться: итальянский стиль и не из дешевых. У него были короткие черные волосы с проседью над бледно-голубыми глазами и лицо сорокалетнего человека, рассмотреть которое было бы гораздо легче часом раньше. У него были руки офисного служащего: длинные пальцы и хорошо ухоженные ногти. Его одежда могла вполне быть какой-нибудь униформой.

Понадобится патологоанатом, чтобы узнать точную причину смерти. Не знаю, сколько у него было сломано костей, но целых я насчитал не много. Мне показалось, что он ударился правой стороной тела, а затем перевернулся на спину.

— Странно, что глаза открыты.

— И что с того? — спросил Галли.

— Когда труп лежит так, — я сделал шаг, встал над телом и посмотрел вверх, где находилась самая высокая точка огромного купола, такого далекого и пугающего, — не кажется ли тебе, что он видит небеса?

Галли пробормотал какое-то ругательство на римском диалекте и принялся объяснять нервному молодому человеку с фотоаппаратом, с каких ракурсов надо снимать. Рядом с телом, облизывая губы, словно собираясь с духом, и разминая кисти рук в прозрачных пластиковых перчатках, стоял коренастый человек с рыжей бородой и черным чемоданом у ног.