Операция "Степь" - Эдуард Кондратов

Зато Алена не осуждает его. Радуется, что заезжий белобрысый парень ест с таким смаком. Мать убежала по соседям — разнести весть о торговце самонужным товаром. Наконец-то заглянули, слава богу, и в их дыру! Скоро в горницу набьются бабы и мужики и Мишка начнет с ними — не как раньше, уже безо всяких стеснений и краснений — деловитый и говорливый торг. Позавчера в Калмыковске Байжан освободил арбу от продуктов. На этот раз они наменяли фунтов сто рыбы — соленой, копченой, вяленой. Взяли и немного икры. К ней привык-таки за время долгой дороги Ягунин. Только вот без хлеба шла она туго.

Поглядывая то на пронзительно яркие лубочные картинки сугубо военной тематики, развешанные по стенам, то на портрет бравого усача в белой фуражке и казачьем бешмете («Аленкин батя», — догадался Ягунин), он изредка и, понятно, украдкой бросал любопытствующий взгляд на девушку. Перед ней были разложены во всю длину лавки женские мелочи: мотки лент, широкие цветные резинки, клубки и катушки ниток, пачечки иголок, косынки цветастые и однотонные, разнокалиберные пуговицы, бусы из цветного стекла, колечки отнюдь не из драгоценных металлов и прочая чепуховина. За свои неполных семнадцать годков Аленка всего раз — пять лет назад, на ярмарке в Лбищенске, куда ездила с батей, — видела такое изобилие сокровищ. Ее чуть смугловатое лицо красил круглый румянец, отчего оно было точь-в-точь похоже на персик, который Ягунин видел лишь однажды, да и то на картинке. Возможно, оттого, что душа размягчилась от тепла и сытости, но, глядя на Алену, Мишка признавался себе, что видеть таких красивых девушек ему не приходилось. Не хотелось сравнивать ее с Шурочкой, хоть и были они слегка похожи: обе черненькие, черноглазые, быстрые в движениях. Но короткая прическа Шуры никак уж не могла соперничать с тяжелой косой Алены, а тоненькая, «буржуазная», как однажды определил Мишка, фигурка дворянской барышни определенно проигрывала статности юной казачки. Но, как подметил Мишка, внимательнее приглядевшись к портрету урядника Иванова, была в бате, а значит, и в Алене, бо-о-ольшая примесь каких-то степных, восточных кровей. Те же глаза взять: вроде и не как у киргизов, не щелочки, а все же чуть подрезанные сверху, не русские. И лицом не бела, и скуластенькая… И все равно… Лучше парням не заглядывать в ее черные очи — сухотка обеспечена.

Куда меньше внимания обращала на него Алена. Она увлеченно перебирала быстрыми пальцами Мишкину галантерею, прикидывала к шее то шарфик, то бусики, что-то откладывала в сторону, потом заменяла другим… Скоро в избе появятся хваткие станичницы, нужно до них отложить для себя что покраше.

В путешествии по Гурьевскому тракту у Мишки с Байжаном наступил ответственный момент. Уже в Красноярской станице они нос к носу столкнулись с бандитами Серова. Правда, встретились всего лишь разведчики — четверо кавалеристов, заглянувших погреться в избу на окраине. И надо же — именно в ту избу, где в тот час коробейничал Ягунин! На молоденького торгаша, а тем более на его спутника киргиза, не понимавшего по-русски ни слова, особого внимания бандиты не обратили. Не до них: станица была под врагом, и, хотя ее армейский гарнизон насчитывал не более двадцати сабель, показываться красноармейцам на глаза разведчики Серова не хотели. Один из них, рыжебородый сутулый казак, выменял у Мишки на желтую сыромятную плетку две ложки и котелок. Бандиты не расседлывали лошадей. Попили чаю, порасспросили хозяина, что слышно о передвижении большевистских войск, и умчали в пургу, которая к вечеру пошла на убыль.

От разговоров с ними «по делу» Мишка благоразумно отказался и номер «Коммуны» показывать не стал. Ни к чему прежде времени рисковать: знал, что через тридцать верст будет Горская, куда три дня назад перебралась со всеми своими обозами Атаманская дивизия.

Вот они и здесь…

Сегодня утром, когда Мишка с Байжаном подыскивали себе «дом-лавку», бандитов они видели всюду: и гарцовавших мимо них по улице, и таскавших от колодца воду для бани, и просто куривших у завалинки. Верблюд, за которым громыхала арба с молодым киргизом и совсем еще молоденьким пареньком, внимания серовцев пока не привлек. Так, поглядывали — и только. Впрочем, обозников по станице болталось много.

Мишка доел похлебку, положил ложку, утер вышитым полотенцем жирные губы. Его начинало тревожить отсутствие Байжана. Час назад он выпряг верблюда, дал ему корма и ушел потихоньку от хозяев, шепнув Мишке, что вернется скоро. Но что означает «скоро» для жителя бескрайних пустынных равнин, Мишка не знал.

— Михаил, как вас там… — Алена прыснула в платочек, — Батькович! — Позволь, я это все в платочек заверну? А как бабы схлынут, поторгуемся. По-семейному… — она рассмеялась и бросила искоса на Ягунина такой лукавый взгляд, что он, хоть и был уже красен, умудрился покраснеть еще гуще.

— Зови меня Михаилом, по батюшке рано, — сказал он солидно. — Заверни, заверни, что выбрала-то. Не с тобой — с матерью будем рядиться. Вон идет, глянь в окно!

И точно: Ненила Петровна, а с ней три женщины в платках и шубейках входили во двор.

Девушка подхватила платочек с вещами, завязала узлом и положила на комод.

— Иди, купец, я со стола уберу. Твое место у лавки, — и открыла в улыбке мелкие ровные зубы.

На крыльце и в сенях уже топали, обивали с сапог и валенок снег. Алена, переломавшись в талии, подхватила с пола цветные дорожки.

— Затопчут, окаянные!

«Отчего ей так весело? Неужели из-за моих цацек?» — сердито подумал Мишка.

— Здрасьте вам!

В горницу, крестясь на божницу и алчно поглядывая на лавку с товарами, входили казачки. Мишка оглянулся на окно: через улицу к дому Ивановых торопились еще несколько молодых женщин.

Что ж, купцу Иголкину пора было за дело.

Через полтора часа в избу набилось человек двадцать, и почти все — мужики. Позванивали шпоры, кое-кто пришел с шашкой. Во дворе ивановского дома Мишка безменом взвешивал связки с рыбой, горшки с икрой и складывал выменянные продукты на брезент, расстеленный на повозке. Мена шла по честному: Ягунин, договорившись о цене, откладывал выбранный покупателями товар и записывал на краешке газеты — кому, что и за сколько. Затем, когда те приносили продукты, вместе шли во двор к безмену. Вещицы свои Мишка тщательно заворачивал в газеты, с тонким учетом, кому сунуть какую… Дюжину «Коммун» с покаянными письмами бывших серовцев он уже успел всучить некоторым обладателям шпор. Они купили у него отточенные сапожные ножи для бритья, пряжки к ремням, два пиджака и несколько рубах из ситца и простого полотна.

Девки, выбрав какую вещицу, опрометью бежали домой — примерить, похвастать. А мужики… Многие тоже уходили восвояси, но иные оставались. Вот и поднабилось: кто сидел на лавках, кто на стульях, кто у порога на корточках. Курить в горнице Алена строго-настрого запретила: отец табачища не терпит. Подымить выходили во двор, но редко, когда не было мочи терпеть. Боялись пропустить что-то важное из того, что рассказывал белобрысый самарский коробейник.

Коробейник, однако, сам в разговоры не лез и по своему почину ни о чем не распространялся. На вопросы отвечал прямо, не таясь. Чаще всего спрашивали, не бывал ли он недавно в деревнях и селах, и называли их, свои, родные: Саватеевка, Ключики, Большая Глушица, Сергеевка, Алексеевка, Луговое…