Островский в Берендеевке - Виктор Бочков

Александр Николаевич узнал Белехову, когда той было уже за пятьдесят, а выглядела она намного старше. Сестра драматурга, Надежда Николаевна, в одной из своих автобиографических повестей изобразила Ирину Андреевну тех лет в образе мелкопоместной дворянки Колупаевой: «Одежда помещицы Колупаевой состояла из черной, порыжевшей от времени, ситцевой юбки, белой, но далеко не чистой кофты, обильно усыпанной табаком, нюхать который очень любила старуха. Наружность ее вполне соответствовала костюму: седые, коротко остриженные волосы торчали беспорядочными прядями во все стороны, как щелки узкие, зеленоватые недобрые глаза, казалось, насквозь пронизывали человека, острый подбородок выдавался вперед, а тонкие бесцветные губы крепко сжимались».

В середине 1860-х годов Ирина Андреевна в который раз, и теперь уже окончательно, переселяется из Тимина в Щелыково. Э. А. Островская продала усадьбу своим пасынкам Александру и Михаилу Николаевичам, а те, приезжая сюда лишь на несколько летних месяцев, решили пригласить Белехову управительницей. На жалованье настоящему управляющему доходов с усадьбы не хватило бы, а Ирина Андреевна довольствовалась тем, что ей выдавали продукты и делали подарки к праздникам. Управляла она Щелыковом по старинке, не очень даже считалась с тем, что вотчинные крестьяне – уже не крепостные. С делами по усадьбе она еще справлялась сама, но надзирать за полевыми работами в дальних концах имения, например, в том же Высокове, ей становится трудно, и Ирина Андреевна берет себе в помощь двадцатилетнего крестьянина Николая Любимова, женившегося на бывшей ее крепостной девушке. По вечерам, сидя со свечкой во флигеле, она записывала корявым почерком расходы – заплачено за покупку плетеной корзины, за починку косули. Тем же почерком писались большие отчеты для Александра Николаевича. Он любил эти малограмотные послания – в них старушка излагала красочно и обстоятельно все местные новости. И глядишь, через несколько лет письмо управительницы становилось материалом для какой-либо пьесы Островского. «Ах, – извещает Ирина Андреевна своего хозяина в конце 1869 года, – у нас столько волков – бездна, по улицам ходят, у вас Соловейку и мою собаку тоже съели, и маленького одного щенка съели». Как тут не вспомнить Аполлона Мурзавецкого, оплакивающего в комедии «Волки и овцы» (1875 год) гибель своего пса: «Близ города, среди белого дня, лучшего друга… Тамерлана… волки съели!»

Летом 1870 года Белехова скончалась, и Александр Николаевич, сообщая приятелю о смерти «нашей старушки», жаловался ему, что теперь сам вынужден заниматься хозяйством. Появилась у него и новая забота – Ирина Андреевна была одинока и по уговору Островского завещала свое имущество тиминским крестьянам. Но завещание было оформлено не совсем юридически правильно, и его утверждение потребовало от драматурга немалых хлопот. В Костроме этим, по его просьбе, занимался родственник Островских Павел Иванович Андроников, и, когда через три года дело все же успешно завершилось, Александр Николаевич писал ему: «…также благодарны Вам и наследники Белиховой, испытавшие некогда всю тяжесть ее барской руки и получившие, наконец (и то благодаря моим настояниям), мзду за свою рабскую безответность».

А мизерное Тимино так и осталось поставщиком управителей для Щелыкова. Долгие годы работал приказчиком у Островских Николай Алексеевич Любимов – терпеливо сносил припадки гнева и нелепые наставления вздорной и недалекой вдовы драматурга Марии Васильевны, трогательно заботился о хиреющей усадьбе, обходясь копеечными средствами. После смерти Николая Алексеевича должность приказчика в Щелыкове унаследовал его сын, Николай Николаевич. Ему, когда Островский умер, исполнилось всего три года, но Любимов-младший знал семью драматурга и считал Щелыково для себя такой же родиной, как и Тимино. После Октябрьской революции его обязанности по управлению усадьбой прекратились, и Любимов вернулся в родную деревеньку к крестьянскому труду. Но и после этого он не переставал волноваться за судьбы Щелыкова, продолжал писать письма Сергею Александровичу Островскому с подробной информацией о положении дел, старался разузнать, где находится вывезенная из усадьбы мебель. Когда в марте 1923 года в связи со столетием со дня рождения Островского из губернского центра были присланы уполномоченные для восстановления усадьбы, Любимов сообщает сыну драматурга, что он «указал многие из вещей, принадлежавших Вам, и которые должны быть поставлены на свои места». А 11 апреля 1923 года, в самый разлив и весеннее бездорожье, он один пришел в пустое тогда Щелыково и отметил там юбилей великого драматурга.

Скончался Николай Николаевич Любимов в 1960-е годы. Доживал он в селе Угольском, и туда часто приходили из Щелыкова туристы, чтобы побеседовать с последним управляющим Островских. Корреспондент костромской газеты описывает – в 1959 году он наблюдал, как по Угольскому ходили студенты и справлялись, где найти Любимова:

«На скамейке возле палисадника сидел, ссутулившись, сухощавый старичок в синей стеганой телогрейке. Студенты обратились с своим вопросом к нему. Старик усмехнулся, погладил седые усы и, лукаво взглянув на молодежь из-под нависших бровей, бодро сказал:

– Вот я и есть Любимов…»

Заметив, что студенты по-настоящему интересуются жизнью Островского в Щелыкове, Николай Николаевич, продолжает корреспондент, преобразился – он много рассказывал о том, что слышал от отца, а потом повел своих внимательных собеседников по любимым местам драматурга.

На мемориальном кладбище в Николо-Бережках, в нескольких метрах к западу от семейного захоронения Островских, стоит скромный железный крест. Под ним похоронен Николай Алексеевич Любимов, верный блюститель Щелыкова. А его потомки и сейчас работают в Музее-заповеднике.

Осенью 1886 года распространилась по России литография: уединенный сельский погост, незатейливый деревянный крест с лаконичной надписью краской «А. Н. Островский». Вокруг могильного холмика высокая подсыхающая трава, полевые цветочки. Рисунок для литографии, кстати, рисунок мастерский, с настроением, исполнен, судя по цветущим травам, где-то вскоре после смерти драматурга, следовательно, в июне – июле. Литография подписная. Фамилия художника – Вапилов.

Поскольку это и наиболее раннее изображение могилы Островского, и единственное до установления на ней мраморного памятника в 1889 году, в Музее-заповеднике «Щелыково» стали наводить о художнике справки. Выяснилось, что Василий Петрович Вопилов (подписывающийся иногда и «Вапилов») родился в 1866 году в деревне Глинищи бывшего Нерехтского уезда Костромской губернии, с успехом закончил в 1889 году Московское училище живописи, ваяния и зодчества, преподавал рисование в Костроме, представлял свои работы на столичные и некоторые международные выставки, будучи по направлению близок к передвижникам. В 1900 году он внезапно уехал во Владикавказ, где учительствовал в гимназии, но после революции вернулся на родину и посвятил себя развитию ювелирного искусства в селе Красное на Волге. Там и умер в 1936 году. В молодости Вопилова считали художником талантливым и многообещающим, одна из его картин получила в Училище большую серебряную медаль. Его заметил В. В. Стасов, о его работах одобрительно отзывалась пресса. Ряд произведений Вопилова находится в крупных музеях.