Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789-1848 - Иван Жиркевич

– Хотя я, – продолжал Депрерадович, – совершенно уверен, что каждый из нас готов жертвовать жизнью за государя и отечество, но решился предварить вас о нашем предназначении с тем, что если кто-либо не чувствует в себе твердости идти на видимую опасность, то лучше бы и не шел в этот отряд!

Разумеется, что подобного труса ни одного не оказалось.

Мы отправились к своим местам в 10 часов вечера; с особенной предосторожностью и тишиной снялись с бивуаков, как будто неприятельская цепь нас окружала в нескольких только шагах, и выступили в поход на Рудню. В отряде этом были полки: кавалергардский, конногвардейский, гвардейские егеря, лейб-гвардии Финляндский полк,[157]сводный гренадерский батальон, конная гвардейская артиллерийская рота и наша 2-я легкая рота. Этот отряд шел с такой быстротой, что когда приходили к месту отдыха, то из пехоты на бивуаки едва-едва вступало несколько человек, но через час или два молодцы-егеря и финляндцы бывали всегда уже в полном комплекте. На отдыхах мы обыкновенно стояли три или четыре часа и, сваривши кашу, опять подымались в поход. Жар был нестерпимый, и мы не более как в 38 часов прошли около 75 верст до Смоленска, без малейшей встречи с неприятелем. Третий роздых мы имели около удельного имения Приказ Выдры. Я знал, что в этом имении очень часто бывает мой внучатый брат Пирамидов, женатый на Лаптевой, сестре моей невесты, ибо он служил по удельному ведомству, поэтому я по прибытии на бивуак, отправился в волостную контору отыскивать голову и расспросить его, давно ли был у них Пирамидов и когда и куда он уехал из Смоленска, а также не знают ли чего-либо о Лаптевых, которых деревня была недалеко от Выдры. У головы квартировал Депрерадович. Каков же был сюрприз для меня, когда голова сказал мне, что Пирамидов только несколько часов как выехал от них в деревню к теще своей, за 12 верст от них, и что ни его семейство, ни семейство Лаптевых вовсе не думали выезжать никуда. Это меня так сильно озадачило и напугало, что я тут же пошел к Депрерадовичу просить позволения отправиться тотчас же к Лаптевым, вывезти оттуда мою невесту и всю родню в Смоленск. Депрерадович сделал мне вопрос: «В какую сторону лежит деревня?» – и когда я сказал, что к Днепру, он сперва мне решительно отказал, говоря, что хотя по другой стороне и тянется цепь казаков, но что на это полагаться никак нельзя, что неприятель местами может очень легко пробраться на нашу сторону для розысков и что я тогда могу даром попасться в плен. Но я стал его убедительно просить отпустить меня, и он благословил меня, подтвердив, чтобы я сам на себя пенял и не выдал бы известия о том, что отряд наш идет на Смоленск.

Взявши у головы подводу, часов в 10 утра поехал я в Нолинцы (деревня Лаптевых), куда и прибыл в самый полдень. Во двор господский я должен был въехать аллеей, так что можно было приезд мой видеть еще сажень за сто от дома. Первый предмет, бросившийся мне в глаза, когда я въехал на двор, была огромная масса сухарей, приготовленных для армии и сушившихся на солнце, а затем в окне я увидел все семейство Лаптевых, сидящих за обеденным столом, и в конце стола, прямо против окна, мою невесту, которая, вскочивши, закричала: «Ах! Иван Степанович приехал!» Тут и другие все бросились к окну, а потом и на подъезд, с вопросом, что значит мой приезд из похода. Этот вопрос мне показался весьма странным; но каково же было мое изумление, когда мать моей невесты и даже Пирамидов объявили мне, что они вовсе не имеют понятия ни о какой опасности; что они слышали, будто армия приближалась к Витебску или Могилеву; но что около этих мест где-то было сражение и французы уже прогнаны назад; что на днях государь был в Смоленске, смотрел там 12 армейских рот и рекрутов, всех успокоил и обнадежил; и что они вовсе не собираются и не думают куда-либо выехать. Я, объяснив им их ослепление, стал убедительно просить матушку тот же час собраться и ехать по крайней мере в Смоленск, что составляет не более 18 верст; там она сама могла удостовериться, что им никак нельзя долее остаться в деревне. Она же мне объявила, что это вовсе не так легко сделать, как я предполагаю, что она обыкновенно все лето живет в деревне, следовательно, на лето у нее в Смоленске вовсе нет запасу; теперь же пора рабочая, мужики все в поле, и от работы отрывать их грешно. В дальний путь, с семейством ей ехать и вовсе нельзя. «На это нужны деньги, а у меня их вовсе нет, – сказала она и потом прибавила: – Да что это, Иван Степанович, вы нас пугаете, вас, верно, послали по какому-нибудь делу в Смоленск и вы хотите, чтобы ваша невеста была ближе к вам и потому всех нас за собой и тянете? Раненько, молодой человек, вздумали надо мной шутить».

После долгих и долгих убеждений, она понемногу начала давать веру моим словам, обещала подумать и дня через два приехать в Смоленск на несколько дней. Пробыв часа два у них, отправился я к отряду своему, в деревню Ольшу. Когда я явился после к Депрерадовичу, он с любопытством стал спрашивать меня, что слышно около Днепра о французах, но я удивил его моим рассказом, и он мне серьезно сказал: «Напишите сейчас к вашим родным, что я вам велел их уведомить: они не могут оставаться в деревне и отправьте к ним нарочного». Разумеется, я поспешил исполнить приказание генерала, и будущая теща моя с четырьмя дочерьми, из коих две беременные, с двумя малютками, с дворней, человеке до пятнадцати, без денег, без гардероба, без запасов на другой день в 5 часов утра перебралась в Смоленск; а через полчаса после ее выезда в деревню наехали свои мародеры и весь дом повернули вверх дном, так что оставшаяся дворня, а частью и крестьяне, бегом прибежали в Смоленск и принесли весть о том…

Смоленск. – Дер. Шеломец. – Барклай и Багратион. – Битвы 3 и 4 августа. – Предсказание об иконе Божьей матери. – Пожар и отступление. – Общая ненависть к Барклаю. – Ошибки начальства. – Бородино. – Партизан Фигнер. – Первая победа. – Кафтан Мюрата. – Выговор. – Рассказы о Кутузове. – Бедствия неприятельских и наших войск.

В тот же день, вечером, подойдя к Смоленску,[158]без всякого приказания мы расположились на Покровской горе, а на другой день ввечеру и армия подошла, и мы заняли следующую позицию: лицом к Петербургу, так что левый фланг упирал в Днепр, а правый – примыкал к дорой на Духовщину. По другую же сторону Днепра, у Красного, позицию занимала дивизия Неверовского.[159]Тогда носились слухи, что Наполеон действительно приказал одному корпусу идти от Орши, усиленным маршем, к Смоленску, но что сие не выполнилось из опасения, ибо французы получили сведения, что государь в Смоленске делает смотр большому числу войск, при котором было не менее 200 орудий артиллерии. Последнее было действительно справедливо. Это обстоятельство дало возможность 2-й армии, которой командовал князь Багратион,[160]соединиться с 1-й.[161]Багратион, в чине полного генерала, был старее Барклая; но последний, кроме звания главнокомандующего, носил еще звание военного министра. Когда князь, предупредив прибытие своих войск, приехал часом или двумя ранее в Смоленск, то в ту же минуту отправился к Барклаю; но тот, узнав, что приехал Багратион, сам поехал к нему на встречу,[162]и оба, один другому, предоставляли честь первенства. Но князь Багратион настоятельно сам подчинил себя младшему, утверждая, что тот, как военный министр, более облечен доверием государя. К несчастию, между сими двумя главными военачальниками согласие было непродолжительно.