Признание в любви - Мэри Энн Гиббс

Закончив с уборкой комнаты и приведя в порядок больного, Жанна ушла вниз, а Филипп опять погрузился в сон, но у обоих возникло чувство симпатии друг к другу и некой незримой связи, потому что они со своими семьями в одно и то же время продвигались по одним и тем же дорогам, по которым устремлялись толпы охваченных ужасом людей, в направлении Парижа: одни — чтобы спастись, другие — чтобы быть схваченными, и большинство из них в конце концов ожидал один конец: смерть на гильотине.

В тот вечер Жанна сказала графу:

— Этот парень наверху имеет больше понимания, чем можно было подумать… Он рассказал мне, что его родители тоже погибли во время террора. Без сомнения, они заслужили этой участи, но осмелюсь сказать, что среди так называемых республиканцев тоже есть хорошие люди.

— Так же, как они есть среди нас, — отозвался граф с улыбкой. — Неужели он отравил этой мыслью ваш разум, мадам?

— Конечно, нет, — возразила Жанна, возмущенно вскинув голову. — Пусть только попробует!

Граф больше ничего не сказал, но после того, как служанка ушла, подумал о молодом человеке, находящемся наверху, и почувствовал мимолетную жалость к его родителям… Без сомнения, их справедливо, по приговору суда, отправили на гильотину, но ему было жаль, что они не увидели своего выросшего сына. Никто не мог отрицать, что это был красивый молодой человек.

Перемена в отношении Жанны к лейтенанту оказала такое замечательное воздействие на состояние его души и тела, что уже через четыре дня он смог спуститься вниз и был приглашен — и весьма настоятельно — в гостиную, святая святых монсеньора Эстобана, сыграть с ним партию в шахматы.

Памятуя о чести, оказанной ему, лейтенант незаметно позволил джентльмену победить его, но, будучи противниками за шахматной доской, они обнаружили, к своему обоюдному удивлению, что между ними возникло взаимное понимание.

Для Филиппа; выросшего в обстановке презрения к старому режиму и с детства приученного к мысли, что эти люди считают мужчин и женщин в своих поместьях не более чем домашним скотом, было удивительно слышать от старого человека такие слова: «Я иногда говорил моим крестьянам…» — будто для него было привычным обсуждать с ними как с равными повседневные дела в те редкие моменты, когда ему удавалось сбежать из Версаля, где находился королевский двор. В свою очередь граф, который всю свою жизнь считал республиканцев дураками и жуликами, минутами восхищался искренностью и честностью своего молодого гостя, хотя такие качества, как он всегда считал, полностью отсутствовали у этого сорта людей.

— Правильно ли я понял, монсеньор, — однажды спросил он, — что вы учились в одном из лицеев Парижа, прежде чем были призваны в армию?

— Да, монсеньор граф.

— И чему, в частности, вы обучались там?

— Литературе, античной и современной, математике и физике — в той мере, в какой они соответствовали современной жизни и современным профессиям, — и, конечно, иностранным языкам.

— И как долго вы обучались там, чтобы усвоить столь разнообразные знания? — Даже если в голосе графа и прозвучала ироническая нотка, то лейтенант не заметил ее.

— Я должен был учиться шесть лет, монсеньор, но не окончил лицея, потому что был призван в армию. Хотя моя профессия достаточно важна, чтобы закончить образование.

— И что это за профессия?

— Такая же, как и у моего отца, — профессия юриста.

— О да, конечно. Вы говорили мне, — Граф с сожалением подумал о том, что молодой человек выбрал столь буржуазную профессию, но если здраво рассудить, то все профессии являются буржуазными. Он вздохнул и напомнил Филиппу, что они собирались сыграть в шахматы.

Дети в Темперли между тем жаждали увидеть Романтичного француза мисс Черитон и услышать из его собственных уст историю о нападении на Пустоши. Когда Сара посчитала, что раненый достаточно окреп, чтобы выдержать подобное нашествие, она решила навестить вместе с детьми старого эмигранта.

Но конечно, для Сары и ее детей было немыслимо отправиться к нему без Мелиссы, а потому в маленький дом мисс Черитон снова была отправлена карета с запиской. На этот раз мисс Черитон решила сопровождать свою племянницу, чтобы своими глазами убедиться в выздоровлении француза.

Сара с гувернанткой и дети пошли через парк, а мисс Черитон и Мелисса, подъехав к дому в экипаже, обнаружили, Что мистер Бьюмонт и Филипп, которого брил цирюльник, находятся наверху, а Софи Форсетт занимается с графом французским языком.

На самом деле у мисс Софи не было никакой нужды учиться французскому у графа: она и так прекрасно им владела. Но это давало ей возможность зайти к Жанне на кухню и незаметно сунуть деньги под вазу, стоящую на камине. Софи была мягкой, добросердечной девушкой, и это было все, что она могла сделать для утешения старого эмигранта.

Филипп выглядел более красивым, чем обычно, когда спустился вслед за мистером Бьюмонтом вниз, склонился над ручкой Мелиссы, а затем ее тети и сделал им комплименты в своей обычной красноречивой манере по поводу их внешности и нарядов. Его лицо отличалось интересной бледностью, а повязка вокруг коротко остриженной кудрявой головы придавала ему еще более романтичный вид. И когда из маленькой гостиной вышла Софи, закончив свои занятия, Мелисса кисло отметила про себя, что молодой француз приветствовал ее с таким пылом, будто она была самой красивой девушкой в округе. Мелисса вспомнила отзывы Тэма о французских офицерах в Доувертоне и о том, что они не относятся серьезно к девушкам, не имеющим денег, и взглянула на мистера Бьюмонта, чтобы посмотреть, как он воспринимает встречу между его новым другом и девушкой, из-за которой он приехал в Дав-Тай. Но Бьюмонт лишь мрачно улыбался, слушая чепуху, которую нес Филипп. А когда вошла Жанна и сообщила, что ее светлость и дети переходят через деревенский мост, все встали и пошли их встречать. В этот момент мистер Бьюмонт и Мелисса на минуту остались одни. Он не смог удержаться от замечания, сказав с ироничной усмешкой, что Филипп Кадо — опасный парень для леди. Мелисса с ним согласилась.

— Он высказывает всем такие восторженные комплименты, — добавила она. — Даже самым некрасивым…

Бьюмонт задумчиво посмотрел на нее и не стал делать вид, что не понял направленности ее высказывания.

— Но никто из друзей мисс Софи не считает ее некрасивой, — заметил он. — Ее лицо отражает ее характер — самый замечательный из тех, которые я встречал у молодых девушек ее возраста.

«О, дорогой! — подумала Мелисса. — А ветер и на самом деле дует в этом направлении!» Вслух же снова выразила согласие, хотя глубоко внутри еле сдерживала слезы.

Филипп Кадо, стоя рядом с графом, мисс Черитон и Софи в маленьком садике Жанны, смотрел, как приближаются гости из Темперли.

Филипп думал о том, как красиво смотрится эта маленькая группа: хрупкая, нежная мать с пятерыми детьми, и даже толстая, одетая в темное гувернантка добавляла ей пикантный контрастный оттенок. Но глаза лейтенанта неотрывно следили за Сарой, и никакие пустые комплименты не приходили ему в этот момент в голову. Он с горькой завистью думал о ее муже — этом большом, шумном, непонятном англичанине — и удивлялся тому, как может этот мужчина, имея такую жену, как Сара, ежедневно и ежечасно не благодарить за это Бога.