Татьянин день - Юлия Зеленина

– Я не знаю… Просто было несколько случаев, – промямлила Дуня и отвела глаза. Ксюша уселась на свое место, чтобы было удобней наблюдать за очередной разборкой.

– Каких случаев? – Таня Борковская пытливо уставилась на Дуню, в ожидании разъяснений и в полной готовности к очередной дуэли.

Карасева почувствовала начинающийся приступ: ее снова бросило в жар, острый дефицит воздуха вызвал головокружение. Она чуть склонила голову, чтобы оказаться в укрытии – под полями спасительной шляпы. Остальные были в напряжении и ждали продолжения истерии Борковской, никто не заметил страданий больной женщины. Через мгновение волна удушья прошла, и Карасева, взяв себя в руки, строго произнесла окрепшим голосом:

– Хватит, девочки, концертов по заявкам телезрителей! Встретились в цивильном месте спустя много лет, чтобы бесконечно ругаться?

Таня Борковская, выпрямив спину и высоко подняв голову, степенно прошла к своему стулу и, водрузившись на него с таким достоинством, словно это трон, что-то проворчала себе под нос, как трогательная старушка в печали, после чего демонстративно отвернулась от столика. Все замолчали.

– Выпейте чаю, – спокойно предложила Ксения. – Все острые проблемы лучше решать без алкоголя.

– Опять мозгоклюв врубился! И теперь решит все проблемы.

– Решить – вряд ли, а разрулить могу, – улыбнулась недовольной Бале.

Чтобы не участвовать в очередной стычке Ксения капитулировала, вскинув руки вверх. С этой минуты она дала себе слово, что не станет никого провоцировать, дабы не случилась драка с участием нескольких разъяренных кошек. В ней прорастало новое зернышко, из которого, как она надеялась, вырастет большое раскидистое древо и в тени его ветвей и листвы ей наконец-то станет спокойно.

В зале кафе стоял гул голосов, в эту симфонию вливалась приятная фоновая музыка. Одноклассницы не смотрели друг на друга и по-прежнему не произносили ни звука. Никто из школьных приятельниц не решался начать разговор, все чего-то ждали, какого-то нового поворота. Ксения посматривала на экран своего мобильного телефона, чтобы контролировать время, которое просачивалось сквозь пальцы, и надеялась на очередной спасительный звонок. Она могла уйти в любую минуту, но не могла этого сделать без причины, потому как почувствовала ответственность за происходящее за этим погрустневшим, чуть расшатанным от проявлений чувств, столом. Звонок бы спас ее, и она смогла бы сбежать с несостоявшегося праздника жизни по уважительной причине и не выглядеть крысой, бегущей с тонущего корабля.

– Лаврик? Это ты? – хрипло и раскатисто почти пропела женщина, проходившая мимо печалившейся компании. Ее серое помятое лицо (видно было, что дама злоупотребляла алкоголем) засветилось искренней почти детской радостью от встречи с приятельницей.

– Что такое? – растерялась Баль. «Лаврик» – это слово грубо резануло по ее слуху. Таня озадаченно уставилась на замершую возле столика посетительницу кафе, затем, узнав ее, обеспокоенно скользнула взглядом по бывшим одноклассницам, которые растерянно смотрели то на незнакомку, то на Балю в ожидании пояснений.

– А я смотрю: знакомая морда из салата торчит. Как житуха? Проблемы есть? Если чего – поможем! – рубила слова знакомая Бали, не давая ей встать с места, чтобы интеллигентно пообщаться в сторонке.

– Все хорошо. Спасибо, Нина, – подчеркнуто вежливо произнесла Таня, давая понять своей знакомой, что в данный момент ее жаргон неуместен.

– По поводу чего сабантуй? – бесцеремонная потрепанная жизнью дама игнорировала скрытые сигналы и продолжала радоваться встрече. Баля прекрасно знала, что хамить этой даме не стоит, их слишком многое связывает и как аукнется ее негатив никто не знал. Призрак прошлого Бали, о котором она мечтала забыть, брезжил возле столика, делясь новостями:

– Слушай, я тут Рогалика встретила и Маню Сушеную, их тоже…

Нервы Баль сдали и она, вскочив с места, подхватила женщину под руку и практически поволокла к выходу, что-то бубня ей на ухо.

– Оригинальный экземплярчик! – оценила Борковская странную знакомую своей подруги. – Встретила Рогалика и Маню Сушеную… Не знаю, что и сказать! Может из театра женщина?

– Да уж… Все руки в наколках – очень театрально, – добавила Дуня. – Я сразу обратила внимание – привычка смотреть на кисти.

– Надеюсь, она там не укокошит нашу Балю! – обеспокоенно произнесла Карасева, глядя на дверь кафе.

К столику подошла официантка и небрежно уточнила, не желают ли дамы сделать еще заказ. Женщины проигнорировали попытки сотрудницы кафе быть услужливой, они словно под гипнозом, смотрели на входную дверь, дожидаясь возвращения Бали.

– Принесите мне чай! – воскликнула вслед удаляющейся девушке очнувшаяся Ксюша. Та лишь еле заметно кивнула в ответ и затерялась в суете наполненного людьми кафе.

Тем временем колокольчик взвизгнул, и вошла Таня. Она двигалась к столику медленно, словно шла к месту своей казни, Баля предвкушала обилие вопросов, которые хотелось бы миновать.

– Лаврик?! Это что, твоя приятельница из детского сада? – открыла конференцию Борковская.

Баля молчала. Сев на свой стул она уставилась в тарелку, ожидая продолжения допроса.

– Причем тут детский сад? – откликнулась как всегда сопереживающая Дуня. Заметив, что Бале неприятно повышенное внимание и любопытство, связанное с необычной женщиной – призраком из ее неблагополучного прошлого, Дунаева с укоризной посмотрела на блистающую украшениями подругу и знаками показала, чтобы та успокоилось, но Борковская отмахнулась, притворяясь, что не видит пантомимы и продолжала делиться свои умозаключениями:

– Дети ведь не могут без прозвищ. А ругаться матом неприлично! Только представьте: малявки кричат «Ба-ля». А ты, наверное, вытаскивала у всех детсадовских одногруппников лавровые листы из супа, и тебя стали дразнить Ааврик!

Скулы Тани Баль напряглись, она словно назревший чирей, готова была взорваться и облить гнойной истерикой насмехающуюся изящную женщину в красивом красном платье.

– Таня, кто эта женщина? – участливо спросила Карасева, подогреваемая смесью ощущений из желания узнать интригующие подробности и остановить очередной приступ гадкой бескомпромиссной болезни, отзывающейся головокружением и тошнотой.

– Так… дело десятилетней давности. Надо еще водки заказать, – мрачно произнесла Баля, пряча глаза. Она ощущала себя, как на эшафоте: вот палач уже занес топор правды над ее головой и публичной казни не миновать. Ей стало страшно и бесконечно одиноко, она ощутила воронку холодного воздуха внутри организма, которая своей ледяной колкостью причиняла невероятной силы боль.

– Может, ты нам все-таки скажешь, что происходит? – требовательным тоном произнесла Карасева, незаметно для окружающих подавив волну плохого самочувствия глубокими вдохами в тени полей шляпы. Баль внимательно и очень выразительно посмотрела на подругу, давая понять, что не только у нее есть секреты, но та чуть склонила голову, чтобы снова исчезнуть и избежать пронзительного взгляда.