Поцелуй женщины-паука - Мануэль Пуиг

— Тебе надо бы съесть чего-нибудь.

— Я ничего не хочу.

— Молина, почему ты не попросишься к врачу? Он тебе поможет.

— Мне уже лучше.

— Тогда не смотри на меня так, словно это я виноват.

— Что значит «так»?

— Ты странно смотришь.

— Ты спятил, Валентин? Если я на тебя смотрю, это еще не значит, что я тебя в чем-то обвиняю. Да и в чем? Ты с ума сошел?

— Ты снова споришь, значит, тебе и вправду лучше.

— Нет, мне не лучше, слабость такая…

— Давление, наверное, низкое.

— Я, пожалуй, немного позанимаюсь.

— Да ладно, Валентин, поговори со мной.

— Нет, пора заниматься. Я должен придерживаться расписания. Ты же знаешь.

— Ну всего один раз, что от этого изменится?

— Обычно так все и начинается: сначала пропускаешь один раз…

— Лень — мать всех пороков, говорила мне мама.

— Пока, Молина.

— Как бы я хотел увидеть маму. Все бы отдал, чтобы взглянуть на нее.

— Слушай, помолчи, мне надо много прочитать.

— Ты такой зануда.

— Тебе что, нечем заняться? Журнал полистай.

— Не могу читать. Смотрю на текст, и голова начинает кружиться. Все-таки мне нехорошо.

— Прости, конечно, но если тебе нехорошо, иди к врачу.

— Хорошо, Валентин, занимайся, ты совершенно прав.

— Слушай, это нечестно, не надо разговаривать со мной таким тоном.

— Прости, наслаждайся своей книгой.

— Можем поболтать немного вечером, Молина.

— Расскажешь мне какой-нибудь фильм.

— Я ни одного не знаю, лучше ты.

— Как бы я хотел, чтобы ты рассказал какое-нибудь кино прямо сейчас. Которого я никогда не видел.{3}

— Во-первых, я ни одного не помню, а во-вторых, мне надо заниматься.

— Когда-нибудь и ты окажешься в моем положении, вот тогда посмотришь, каково это… Ладно, шучу. Знаешь, чем я займусь?

— Чем?

— Буду думать о каком-нибудь фильме, каком-нибудь романтическом — не в твоем духе. Вот чем я себя займу.

— Вот и хорошо, отличная мысль.

— А вечером расскажешь мне что-нибудь — например, что ты читаешь.

— Ладно.

— Потому что я тебе уже много чего рассказал. Вряд ли даже вспомню какой-нибудь новый фильм, чтобы рассказать в деталях.

— Подумай о чем-нибудь приятном.

— А ты занимайся, а то помнишь: лень — мать всех пороков.

— Хорошо.

— лес, аккуратные кирпичные домики, крыши соломенные? — нет, черепичные, зимняя мгла, нет, снега не видно, значит, осенняя мгла, подъезжают гости на роскошных автомобилях, под светом фар блестит гравий на дороге. Элегантный палисадник, раскрытые окна, значит, лето, самый красивый дом в округе, воздух напоен сосновым ароматом. В гостиной горят свечи, но никто не зажег — в летних сумерках — огня в камине. Чопорная мебель — английский стиль, — кресла развернуты не к камину, а к большому роялю — из сосны? из красного дерева? нет, из сандала! Слепой пианист в окружении гостей, его глаза — почти без зрачков — не видят ничего и никого перед собой, но видят что-то другое, по-настоящему важное. Слепой сейчас сыграет в первый раз пьесу собственного сочинения своим друзьям, женщинам в элегантных длинных платьях, не слишком роскошных, как раз для сельского ужина.

А может, простая мебель в прованском стиле и масляные лампы вместо свеч? Счастливые пары, молодые, среднего возраста, а есть и пожилые — все поворачиваются к слепому музыканту, тот уже готов начать играть. Молчание, пианист рассказывает о реальном событии, вдохновившем его на сочинение пьесы; это история любви, случившаяся в этих местах. Рассказ, предвосхищающий музыкальное произведение, позволит гостям лучше понять музыку. «Все началось осенним утром, когда я гулял в лесу», грубая деревянная трость, собака-поводырь, ковер из опавших листьев под ногами, тихий шелест шагов, хруст сухой листвы, похожий на смех, это смеется лес? рядом с небольшим домиком, нащупывая дорогу тростью, идя вдоль палисадника, он понимает, что происходит нечто странное, дом будто окутан чем-то, чем окутан? Ясно, что чем-то невидимым, ведь он слепой. Дом окутан чем-то странным, это не музыка, отзывающаяся в его стенах, камнях, балках, фундаменте и стеблях плюща, что ползет по стене, это биение сердца, это кто-то живой; слепой на секунду замирает, в этот момент и сердцебиение утихает, со стороны леса слышатся робкие шаги по направлению к дому. Какая-то девушка, «Я не знаю, сэр, это ваш дом или, может, вы с собакой заблудились?» — голос девушки такой приятный, такой вежливый, нежный, как рассвет, наверное, она очень мила, и хотя я не могу взглянуть ей в глаза, позвольте хотя бы снять шляпу, чтобы поприветствовать ее. Слепой музыкант, бедняжка, даже и не подозревает, что я всего лишь служанка, и он снимает передо мной шляпу, он единственный, кому не надо скрывать изумление при виде моего уродства, «Вы живете в этом доме, сэр?» — «Нет, я просто прогуливался и вот задержался здесь». — «Вы не заблудились? Я могу показать вам дорогу, ведь я родилась в этой деревне, или лучше — селении? деревня и селение — древние слова, в Аргентине мы говорим поселок, интересно, как в Соединенных Штатах называются поселки в этих чудесных лесах?» моя мама, как и я сейчас, когда-то была служанкой и с ребенком на руках (со мной) приехала в Бостон, а с тех пор как она умерла, у меня никого не осталось, поэтому я вернулась в лес и отыскиваю некий дом, где живет одинокая женщина, которой, как мне сказали, нужна служанка. Скрип дверных петель, злой голос старой девы: «Вы кого-то ищете?», кажется, ее оторвали от какого-то дела. Некрасивая девушка прощается со слепым, заходит в дом. Отдает женщине рекомендательное письмо, соглашается работать здесь служанкой, та сообщает, что скоро ожидается приезд арендаторов, «это кажется невозможным, я знаю, но тем не менее в мире существуют счастливые люди, хотя в это трудно поверить, но когда они приедут, вы увидите, что это очень красивая пара. И зачем мне этот дом, такой громадный? мне вполне хватает комнатки на первом этаже, а для вас есть комната служанки в дальней части дома». Красивая сельская гостиная, все из камня и дерева, потрескивают поленья в печке, окно увито плющом. Лестница из темного полированного дерева ведет в супружескую спальню, кабинет — там молодой человек будет работать, он архитектор? Сколько суеты, чтобы успеть все сделать до вечера, уборка дома под надзором старой девы, недобрый взгляд этой женщины, раскаяние после каждого замечания служанке по поводу неумелой работы, «простите, я очень нервничаю, и мне трудно держать себя в руках». Тон таков, что лучше бы вообще не извиняться. Мне остается только вымыть вазу и поставить в нее цветы, когда авто подъезжает к дому! Из машины выходит пара, великолепно одетая блондинка, меховое пальто — норка? — служанка выглядывает из окна, молодой человек стоит к ней спиной, закрывая дверцу автомобиля, она несется ставить цветы, из вазы на пол льется вода, ваза падает! но я успела подхватить ее своими неуклюжими рожами, я спасла ее, она не разбилась, очень хочется посмотреть на молодых, они входят, служанка нагнулась, вытирает пол, голос хозяйки, показывающей дом, голос мужчины, который не в силах сдержать восхищения, голос невесты, которая не совсем довольна домом, вернее, тем, что кругом лес, могу ли я поднять голову и посмотреть на них? Полагается ли служанке здороваться или нет? Голос невесты неприятный, требовательный, быстрый взгляд служанки в сторону молодого человека, красивее и представить себе нельзя, но он не здоровается с ней. Невесте не нравится лесная глушь, она предчувствует печаль, заполняющую дом с заходом солнца. Но его отговорить невозможно, он окончательно решает снять дом, он обещает подписать и отослать договор об аренде по почте вместе с чеком, переезд планируется вскоре после свадьбы. Молодой человек просит служанку покинуть комнату, девушка пытается поставить в вазу цветы, молодой человек хочет побыть наедине со своей возлюбленной, «Сейчас, минуту, я закончу с цветами» — «Все и так хорошо, можете идти». Желание посидеть со своей невестой у окна, смотреть на лес, держать ее нежные руки с длинными накрашенными ногтями — руки женщины, далекой от домашней работы. Потускневшая от времени надпись, вырезанная на одной из оконных рам, неаккуратные, косые буквы: имена молодой пары, а под ними дата — 1914 Молодой человек просит невесту снять кольцо, подаренное ей во время помолвки, дать ему ненадолго, с помощью большого ромбовидного камня он тоже хочет вырезать их имена на створке окна. Но когда он пытается это сделать, камень вылетает из оправы и падает на пол. Оба молчат, боятся дурного предзнаменования, тревожная музыка, тень старой девы в голом саду. Чуть позже их отъезд, обещание скоро вернуться, возрастающий страх перед грядущими несчастиями, его невозможно унять. Как печальна иногда бывает осень! солнечными короткими днями, долгими сумерками старая дева рассказывает служанке свою историю, «я тоже однажды была невестой». 1914 год, начало войны, ее жених погибает на фронте, все готово: маленький каменный домик в лесу, красивое приданое, скатерти, простыни и занавески — все сшито ее собственными руками, «каждый стежок на тонкой материи я делала с любовью». Прошло почти тридцать лет, любовь жива, и не стерлась надпись на оконной раме, сделанная в день его отправки на фронт. «Я все еще люблю его так, как любила тогда, хуже того — скучаю по нему так же, как в тот день, когда он ушел на войну и оставил меня здесь одну». И как грустен этот осенний день, как тревожно от плохих новостей по радио, народ вступает в новую войну, вторую бессмысленную мировую войну. Сегодня неотличимо от вчера, безутешно плачет женщина в своей спальне, молоденькая служанка дрожит от холода, догорает камин, она не имеет права подкинуть дров, чтобы согреться самой, сидит одна, забытая, в гостиной, осторожно отколупывая лопаткой угли с последней тлеющей головешки. Несколько дней спустя приходит письмо от молодого человека, так полюбившего дом и уже почти его снявшего, он сообщает о своем зачислении в военно-воз-душные силы, свадьба откладывается, он вынужден прервать контракт, он сожалеет, история повторяется? Ненужное теперь присутствие служанки в пустых комнатах, работы мало, ведь жильцы не приехали, целый день она смотрит в окно на дождь, больше делать нечего, она разговаривает сама с собой… Ты еще не устал читать?