Семья Зитаров, том 2 - Вилис Тенисович Лацис

Этих двоих не интересовали бренгульские землянки. Манящие чары далей, мечты о счастье и богатстве — вот в чем видели они содержание своей жизни. Остальные пытались восполнить пустоту обществом людей, болтовней на сходках. Карл в начале зимы стал появляться на сходках в Бренгулях, потому что Сармите поступила работницей к старосте поселка. Она, правда, приходила, по воскресеньям к матери, но это было слишком редко — один раз в неделю. Карл должен был видеть ее чаще, независимо от того, нравится это Бренгулису или нет.

Когда закончился сбор калины, Эрнест с Карлом начали готовить строительный материал для жилища: они собирались следующей весной ставить дом. Братья обтесали бревна и часть распилили на доски, потом сделали двери, оконные рамы, обстругали доски для полов и потолков и изготовили кое-что из мебели. Землянка Зитаров всю зиму была завалена стружками. Капитан изредка ездил в степь за заработанной осенью пшеницей, попутно молол ее на мельнице и привозил домой муку. По первопутку он свез в Бийск собранный хмель и на вырученные деньги купил плуг, борону и все необходимое для постройки дома: гвозди, петли и оконное стекло. Единственно, чего им не хватало, это сахара и круп; это уж нужно было покупать на деньги. Старший Зитар выдалбливал из осиновых колод корыта для скота, квашни, делал лопаты, ложки и возил их на базар, который два раза в месяц собирался в одной из больших степных деревень.

Борьба за существование была тяжелой. Но положение других беженцев было еще хуже. Сибирская зима, продолжающаяся семь месяцев, многих заставила продать последнюю одежду или батрачить у Бренгулиса. Труднее всего приходилось одиноким женщинам, лишившимся кормильца; им надо было обеспечивать не только себя, но и маленьких детей и немощных стариков. Такие впавшие в нищету люди и были дешевой рабочей силой для Бренгулиса. Эти люди оказывались словно в заколдованном кругу, никогда не могли встать на ноги. Когда они были нужны Бренгулису, он звал их, и им приходилось бросать свою работу. Половина жителей поселка задыхалась под его тяжелым кулаком. До приезда беженцев он ходил в обычном для сибирского крестьянина платье; теперь он снимал одежду с умирающего от голода земляка и надевал на себя. Приглянулась ему черная шуба с каракулевым воротником — он забирал ее, потому что беженцу нужна лошадь, а денег не было. Надоела высохшая косоглазая жена — и загоревшийся взор его останавливался на румяной видземке, муж которой уснул вечным сном у Пулеметной горки. Для него не было ничего невозможного. И делал он все из чистого человеколюбия — ведь он помогал нуждающимся, спасал от голодной смерти. За все это голытьба должна быть только благодарна ему.

3

Богато, по-барски жили на хуторе Бренгулиса. Теплые, светлые комнаты, мебель из кедра, клеть, словно волостной магазин[1], полна съестных припасов. Стол ломился от обильной и вкусной пищи. В кладовой всегда стоял бочонок с домашним пивом — как только оно шло на убыль, Бренгулис варил новое. Батраки его ели досыта, но и работали с утра до ночи. Попасть на постоянную работу к Бренгулису было мечтой многих, в особенности одиночек. Но он зимой держал только одного работника и работницу, не давая и своей семье сидеть сложа руки. Хозяйка, Прасковья Егоровна, целыми днями хлопотала по хозяйству: варила, стирала, кормила скотину. У них были два мальчика, одиннадцати и девяти лет, и маленькая девочка; они еще плохо помогали в работе, мальчики ходили в школу, а летом пасли отцовский скот. У Бренгулиса жила еще теща и пожилой брат жены, они тоже работали на Бренгулиса, и за это их кормили и одевали. Где это видано, чтобы платили жалованье своим? С их стороны было бы величайшей наглостью требовать чего-то еще. Хозяин разъезжал по делам в волость, в город, к лесничему, на базар, и ему некогда было заниматься домашней работой. Да от такого важного человека этого нельзя было и требовать.

Сармите уже третий месяц работала у Бренгулиса. Многие ей завидовали и оговаривали ее, но она об этом ничего не знала. До нее на хуторе служила тоже какая-то беженка, но осенью Бренгулис уволил ее. В лесу жили ее родные, большая бедная семья, и девушка иногда носила им кое-какие остатки еды. За это девушку прогнали, а на ее место взяли Сармите — хозяин сам выбрал ее из всех других.

Нелегко, конечно, приходилось хрупким плечам девушки от тяжелых коромысел с водой и ведер с пойлом для скота, но она с детства привыкла работать и не жаловалась, когда вечером все тело ныло от усталости. Работа была тяжелая, а день длинный, но она чувствовала себя сильнее и здоровее, чем когда-либо, хорошее питание поддерживало организм. Одно плохо: на хуторе ей не с кем было поговорить по душам. Поэтому Сармите так дорожила теми немногими часами, которые ей удавалось провести в воскресенье у матери и Зитаров. День сходки, когда на хутор приходил Карл, казался праздником.

Бренгулис был хороший хозяин, так, по крайней мере, казалось Сармите. Он изредка приветливо заговаривал с ней, старался дать ей более легкую и чистую работу и всякий раз, когда Сармите отправлялась к матери, посылал гостинцы. У каждого человека есть свои слабости — почему Бренгулис должен быть исключением? Когда нужно, он становился суровым и безжалостным, но иногда умел приветливо поболтать, и взгляд его становился робким и заискивающим, точно у кота. Когда поблизости находился кто-нибудь из домашних, он говорил с Сармите резко и требовательно, но стоило ему встретиться с ней наедине, как голос его становился мягким, вкрадчивым, и он называл свою работницу доченькой.

Это случилось в феврале, в конце масленицы. Прасковья Егоровна страдала болями под ложечкой, лежала. Бренгулис послал работника в деревню Чесноково за фельдшером. Тот, приехав под вечер, осмотрел больную и остался на хуторе ночевать. Бренгулис недавно гнал самогонку и щедро подливал своему старому приятелю. К вечеру оба были сильно навеселе. Фельдшер крикливо поносил врачей: они, мол, ничего не понимают в медицине, и если бы не фельдшеры, всем больным пришел бы каюк. Бренгулис, более привычный к выпивке и выносливее гостя, не так скоро поддался хмелю. Лицо его горело словно в огне, и с него не сходила улыбка. Он не хвастался, а о чем-то крепко задумался. Когда Сармите отправилась вечером в коровник, Бренгулис покинул гостя, который сидел за столом и клевал носом.

— Пойду посмотрю, закрыта ли клеть, — сказал он, выходя.

Скотина была уже накормлена, но на хуторе Бренгулиса полагалось каждый