Обман - А. Брэди

– Хочешь, я с ним встречусь? Посмотрим, может, мне придет в голову какая-нибудь светлая мысль.

Дэвид всегда готов прийти на помощь. Так сказать, пробежать за меня лишнюю милю. Это удивительно.

– Нет, спасибо. Но приглядывай и за ним тоже, если можно, – вдруг заметишь что-то полезное.

Дэвид улыбается – у него очень милая, хотя и немного покровительственная улыбка – и неловко треплет меня по колену. Он отворачивается к окну, а я пытаюсь проникнуть в его мысли. И посмотреть, нет ли внутри его местечка, где могла бы уместиться и я.

22 ноября, 11:06

Несмотря на то что мы так никуда и не продвинулись с историей болезни, Ричард, кажется, чувствует себя наедине со мной вполне комфортно. Может быть, он даже начинает мне понемногу доверять. Теперь он даже разговаривает со мной – правда, не о том, что было бы для меня полезно, то есть не о том, что касается его психического здоровья, – однако, по крайней мере, произносит слова вслух. Он рассказывает мне о книгах, что прочитал, или о тех, о которых много слышал, но пока еще до них не добрался. Я, в свою очередь, просвещаю его насчет того, что нового произошло в музыкальной индустрии, и перемены ему страшно не нравятся. Сегодня у нас очередной сеанс, и мы постепенно оттаиваем, настраиваемся друг на друга.

– У вас есть сотовый телефон? – интересуется Ричард. Этим утром он не побрился, и я вижу светлые волоски бороды, пробивающиеся сквозь расширенные поры.

– Да, у меня есть телефон. А почему вы спрашиваете? – Мои ноги скрещены, а кресло развернуто к Ричарду. Так мы обычно сидим, даже если сеансы проходят в молчании. Это известный терапевтический метод. Людям неудобно сидеть в полной тишине, так что, если психолог устраивается так, чтобы смотреть в лицо пациенту, как будто они разговаривают, очень часто тот чувствует себя обязанным что-то сказать.

– Вот это стало для меня настоящим шоком. Меня ведь не было, когда появились эти штуковины. А теперь они есть у всех, даже у бездомных.

– Вы были в тюрьме, когда мобильные телефоны стали популярны?

В первый раз за все время он упомянул свое заключение, и я, разумеется, хочу вытянуть из него побольше информации.

– У нас не было даже персональных компьютеров. А сейчас у каждого в кармане суперкомпьютер.

– А в тюрьме у вас был доступ к компьютерам?

– Телефоны теперь даже более продвинутые, чем компьютеры.

Так. Эту тему разговора он развивать не желает.

– Это правда. С ними людям стало гораздо проще общаться. – Намек.

– Не только общаться. Все стало проще. В современных телефонах есть камера, Интернет, почта. Можно даже читать в них книги! Раньше все эти вещи, если их сложить, заняли бы целый чемодан. А сейчас все умещается в одном телефоне. А он всего-то вот такой. – Ричард раскрывает свою широкую ладонь, чтобы показать, какого размера нынешние мобильные телефоны. – Чудо современной технологии.

Ричард с изумлением качает головой и возвращает свое внимание газетам. Может быть, мне удастся вытащить его из норы, если я расскажу о Девоне и деле с дерьмовой курткой?

– Прежде чем вы отключитесь окончательно, я бы хотела вам сообщить, что постаралась разобраться с вопросами, которые возникли у вас с Девоном.

– Да? – Ричард выжидающе приподнимает брови.

– Я попросила его психолога заняться проблемами, которые вы мне обозначили, включая гигиену и неподобающее поведение на сеансах групповой терапии. Все было передано лично Девону. Он понял. Я, в свою очередь, надеюсь, что вы проявите понимание и терпение, пока он будет привыкать к новым правилам.

– Ну… спасибо.

– Это обещание на время оставить парня в покое?

– Не совсем.

– Что же тогда?

– Это спасибо. Я никому не говорил спасибо уж и не знаю, сколько времени. Я оценил, что вы отнеслись к моим просьбам всерьез и помогли. – Ричард слегка кланяется.

– Может быть, в ответ на то, что я отнеслась к вашим просьбам всерьез, вы сделаете то же самое? Уважение за уважение. Поработаем над вашей историей болезни? – Последняя попытка на сегодня.

Его взгляд снова фокусируется на газетах. Ричард стряхивает что-то со щеки тыльной стороной руки, как будто отмахивается от моей практически мольбы.

В груди у меня становится тесно, и я еле выдавливаю из себя очередной разочарованный вздох. Прошел почти месяц, а все, что у меня есть, – это базовые данные. И я уже не знаю, какой еще придумать способ пробить эту броню. Моя фантазия иссякла.

23 ноября, 14:14

Джули разыскивает меня с помощью интеркома. От ее тоненького, пронзительного голоска мои барабанные перепонки вот-вот взорвутся – так мне, во всяком случае, кажется, – и я как можно скорее беру трубку и держу ее на расстоянии не меньше фута от уха.

– Да, Джули? – невнятно произношу я со своей безопасной дистанции. – Тебе что-то нужно?

– Привет, Сэм! – Я боюсь, что ее голос, словно приторный сироп, сейчас выльется из трубки и протечет мне прямо в горло. Она делает паузу, ожидая, что я отвечу таким же жизнерадостным приветствием, но я молчу. – Э-э-э… я хотела спросить, не найдется ли у тебя минутка заглянуть ко мне в кабинет? У меня сейчас сидит одна твоя пациентка. Во время группового сеанса у нас случилось маленькое происшествие.

Слова «маленькое происшествие» Джули произносит так, словно речь идет о девочке из ясельной группы, которая во время полуденного перерыва на сон намочила штанишки.

– Какая пациентка?

– Ташондра. – Она медленно, едва ли не по слогам выговаривает сложное имя. Боится, что, если исказит его, ее обвинят в расизме или в том, что она не знает имен пациентов или не умеет устанавливать контакт с людьми.

– Хорошо, буду через минуту. – Я даю отбой до того, как она обольет меня еще ведром своих сиропных «приятностей», и медленно направляюсь к ее кабинету.

Я громко стучу в дверь и внезапно осознаю, что, хотя мы с Джули работаем уже несколько лет, мне ни разу не приходилось бывать у нее в кабинете. Дверь распахивается, и я вижу Ташондру. Она сидит на голубом пластмассовом стуле, какие мы используем в залах для групповых сеансов (похоже, в заведении не нашлось нормальных офисных кресел для Джули), и выражение лица у нее пристыженное. Джули жестом приглашает меня внутрь, я вхожу и осматриваюсь.

Здесь нет ни книг, ни папок с файлами – словом, ничего, что говорило бы: это кабинет врача. По крайней мере, на виду. Зато на книжной полке сидит большой медвежонок в зеленом свитере от «Ральф Лорен». И стоят фотографии родных Джули в белых деревянных рамках, с вырезанными на них дурацкими слащавыми цитатами о сестринской дружбе и любви. Она закрывает за мной дверь, я слышу звон колокольчиков и оборачиваюсь посмотреть, что это такое. На двери два крючка: на одном висит светло-бежевое шерстяное пальто Джули с розовым клетчатым шарфом, а на другом – пухлый веночек из ткани, украшенный кружевами и бубенчиками. Последней каплей становится искусственно состаренная деревянная пластина в рамке, разрисованная цветами, со «старинным» шрифтом. «Живи, Смейся, Люби», – выгравировано на ней. К горлу у меня подступает комок; это непереваренный ланч грозит вырваться наружу. Сдерживая тошноту, я несколько колеблюсь: может, все-таки сблевать Джули на голову? Прямо на идеальную укладку. Должно быть, выражение отвращения на моем лице слишком очевидно – Джули берет меня за руку и спрашивает, все ли со мной в порядке.