Код 93 - Оливье Норек

— Виктор, не будь невежливым. Ты же не оставишь пожилую даму вот так запросто. Расскажи немного о себе. Если не ошибаюсь, два аналогичных трупа в коридорах медико-криминалистического института… Расскажи, это ведь патологоанатом, Леа Маркван, не так ли? По крайней мере, она знает о твоем существовании?

— Теперь, думаю, да. Но по работе…

Зная Коста достаточно долго, женщина не могла не заметить, что тот собирается уклониться от ответа, и закончила фразу вместо него:

— И ей до чертиков страшно снова подпустить тебя ближе.

Тишина в телефонной трубке сделалась неловкой.

— Мне известны все твои доводы, Кост, — все те же самые на протяжении нескольких лет. Но вот что: на каком-то этапе нужно позволить себе перевернуть страницу. Твоей вины нет. Она ушла, и ты в этом не виноват.

— Я мог быть там на час раньше… — прошептал капитан, прежде чем разъединить вызов.

Однако будь он там часом раньше, погоды это не сделало бы. Кост знал, что она просто сделала бы это как-то еще — в другом месте и в другое время.

Он, может, и согласен насчет вины, но тот день до сих пор лип к душе, как смола к коже.

* * *

Тогда Кост вернулся после наступления темноты. Несмотря на тишину, вид белого пальто, положенного на спинку кресла в гостиной, послужил подтверждением, что он здесь не один. Капитан бросил взгляд на часы, вздохнул, приготовил фразу с извинениями. Потому что он опоздал. Потому что не позвонил. Потому что знал, что без него она не будет хорошо себя чувствовать, что она нуждается в его присутствии.

Долгое время ему удавалось выходить сухим из воды и оставаться закоренелым холостяком, при этом не беспокоя свое окружение. Он не доверял любви — и всем, кто держится за руки, смотрит друг другу в глаза и заканчивает фразы друг за дружку. Любовь выходит за край, как цвет, когда ребенок малюет в книжке-раскраске. Затем на его жизненном пути появилась она. Такая хрупкая. Кост упрятал в тюрьму типа, который нанес ей вред, но этого оказалось недостаточно. Осталась метка, рана, пустота. А так как полицейский создан для того, чтобы защищать, через это он и влюбился в нее. Влюбился в девушку, которая вот уже почти два года как нашла убежище в его квартире и которая любила в жизни только его одного.

На столе гостиной Кост заметил потушенную сигарету в пепельнице и голубую чашку. Это она ее подарила, попросив уделять время для утренней чашки кофе. Только одной. С ней. Он попробовал, согласился, а затем старые привычки опять взяли свое. Затем она стала время от времени подсовывать ему эту чашку, чтобы присвоить его. Окончательно.

Он звал все громче и громче, заходя в каждую комнату, остановился перед закрытой дверью ванной и взялся за ручку, не осмеливаясь толкнуть или постучать. Отказываясь признать то, что уже знал. Он много раз прошептал ее имя перед тем, как решиться.

С другой стороны двери в красной воде, уже ставшей холодной, плавало ее тело. Плывя в невесомости, длинные черные волосы собрались короной вокруг лица. Обращенные к потолку запястья в глубоких порезах. Он что-то кричал, это уж точно. Чтобы вынуть ее из ванны, он погрузил в воду обе руки, заведя их под спину и ноги. В состоянии неустойчивого равновесия ударился о раковину. Упало письмо.

Он приподнял ее, будто спящую. Вода струилась с ее волос, с кончиков пальцев рук и ног. Чувствуя себя одновременно охваченным горем и совершенно обессиленным, Кост позволил себе соскользнуть по стене, все еще держа ее на руках. Он плакал, точно плакал. Он сжал ее — слишком сильно, как она сказала бы, — и поцеловал прямо в губы, словно у него еще оставалось время любить ее.

С трудом встал, чтобы наконец положить ее на кровать. Очень нежно. Растянулся рядом, говоря с ней, прикрыв ее покрывалом, прося прощения, сам не зная почему. Почему?

Он побежал в ванную, повсюду разыскивая письмо: на краю раковины, на полке с ее духами, даже на полу; затем встал на колени у ванны. Там перед ним плавали две размокшие страницы, равномерно окрашенные голубоватым. Извинения или упреки, которых он так никогда и не прочитал.

Остальные его воспоминания были достаточно расплывчатыми. Он чувствовал лишь ярость и горе; эти смешанные чувства вызывали у него бешеное желание выть и рухнуть на пол, желание слушать слова утешения или избить кого-нибудь, кто случайно подвернется под руку.

Когда Кост снова вернулся к ней, ему показалось, что он ничего никому не говорил, а так и лежал здесь, вытянувшись. Затем, уже посреди ночи, он позвонил Матиасу. Только попросив его приехать — остальное сообщила интонация. По дороге друг проскочил на красный свет всюду, где только возможно, сломал одно или оба боковых зеркала и меньше чем через пятнадцать минут тяжело застучал кулаками в дверь. Отказавшись подождать, он воспользовался дубликатом ключей, которые Кост ему доверил на всякий случай. Прошел по коридору, потом сунул голову в спальню и увидел два переплетенных тела.

Со всей невероятной своей мягкостью, такой удивительной при его внешности, Матиас попытался их разделить. Кост не послушался, принялся протестовать, бил Обена, а тот отбивался столько времени, сколько понадобилось.

Друг заставил Коста не оставаться в этот вечер одному и позвонил своей жене, которая приехала их забрать. Два дня он оставался под присмотром семьи Обен, затем решил вернуться к себе, чтобы методично все переломать. И выбросить.

В разгромленной квартире он приготовил ванну и на мгновение подумал, что у него больше никогда не будет сил выбраться из этой воды.

С того самого дня здесь было пусто — за исключением кровати, низкого столика и диванчика, не было ничего.

Долгое время Кост получал корреспонденцию на ее имя, ничего не делая, чтобы это прекратилось. Какие-то официальные организации, какие-то косметические фирмы или интернет-магазины одежды считали, что она еще жива, и его это устраивало. Целиком и полностью.

Даже сейчас он воздерживался от того, чтобы спать на ее стороне кровати.

Конец дня не принес, как говорят полицейские в своих рапортах, ни одной детали, которая могла бы продвинуть расследование. В районе Бельведер Ронан и Де Риттер не собрали никаких свидетельств. Прослушка телефона Бебе Кулибали спокойно шла в ожидании звонков. Что касается прессы, журналист Марк Фарель оказался единственным, кто согласился чуть подробнее поговорить об источнике, снабжающем средства массовой информации сведениями в реальном времени. Тот связался с ним по номеру, который Сэм распорядился определить и который привел их к телефонной кабине. Блок номер 14583, зона 75056, коммутатор 10681, кабина 95, улица Шевалье, Париж, 13-й округ. Фарель добавил, что информатором был мужчина. Дохлый номер. Сэм сделал вывод из последних слов журналиста:

— Он настоял, чтобы я подчеркнул для тебя его «готовность сотрудничать со службами полиции в ожидании аналогичной любезности».

Классическая формула вежливости для такого рода работничков, для тех, у кого главные орудия труда — адресная книжка и коллекция визитных карточек. Фарель в одинаковой мере считал себя и полицейским, и журналистом, и, как многие полицейские, был достаточно увлечен своей профессией, чтобы посвятить ей жизнь. Как и полицейские, он обладал своими информаторами — платными и бесплатными. Минимальная база для репортера-криминалиста. Как и всякий полицейский, он прятался ночами в машине. Как и всякий полицейский, расследовал. Он очень уважал эту профессию — настолько, чтобы позволить себе врасти в нее, постоянно задаваться вопросами. Профессия озадачивала его, заставляла быть лучшим, держать руку на пульсе. Он жрал вместе с «фараонами», иногда выпивал с ними, потому что профессия этого требовала, но особенно потому, что не хотел другой жизни. Существовать на грани между хорошим и плохим, созерцать очень плохих «красавчиков», крупных преступников — еще одно увлечение. У полицейских тоже такое бывает. Это не делало из него крутого парня. В Иль-де-Франс была добрая сотня таких — прожженных волков и охотников, каждый со своим методом, и единственной точкой пересечения служили контакты. Без этих контактов даже самое лучшее перо создаст лишь литературное произведение, вымысел. Без них нет журналистского расследования, и если судить о квалификации Фареля по размеру его сети, он честно заслуживал место в рядах уголовной полиции.