В незнакомой комнате - Дэймон Гэлгут

— Поторопитесь, — сердито кричит одна из шведок, — мы же вас ждем.

Гневные слова наконец слетают с его языка.

— Вылезайте, — кричит он звенящим голосом, — вылезайте и помогайте нам искать. Это же кто-то из вас потерял ласту, мы не поплывем назад, пока не найдем ее.

Слышится недовольное ворчание: пусть, мол, он купит лодочнику новую ласту, если такой добрый. Тем не менее все высаживаются на берег и притворяются, будто что-то ищут. Наконец ласта найдена. Все снова залезают в лодку, и вскоре пустая болтовня возобновляется, но теперь он точно знает, что взрыв его гнева окончательно убедил их в том, что они подозревали с самого начала: он не такой, как они, он та самая южноафриканская задница.

Теперь что-то для него изменилось, ему становится трудно вести невинные разговоры с этими людьми. На следующий день он уходит один на долгую прогулку вдоль берега. В дальнем конце, где стоит местная деревушка и куда туристы никогда не ходят, обнаруживается скалистый мыс, и он решает, что было бы интересно перелезть через него. Но, приблизившись, видит, что люди все здесь загадили, где бы он ни попытался вскарабкаться, везде вонючие кучи и обрывки бумаги. Он представляет себе пронзительные крики шведок: о, какая мерзость. Это и впрямь мерзость, но тут ему в голову приходит другая мысль: если люди используют эти скалы в качестве туалета, то только потому, что у них нет выбора. Он спускается обратно, у него болит голова, горячий песок жжет ступни. Поблизости находится что-то вроде бухты для богатых экспатриантов, дорогие яхты вздымают свои шелковые паруса, как штандарты, но он проходит мимо и направляется в деревню. Он убеждает себя, что делает это, чтобы спрятаться в тени между хижинами, но на самом деле им руководит любопытство. На долгом обратном пути он впервые по-настоящему видит лохмотья, в которые одеты улыбающиеся дети, голые внутренности задымленных лачуг, где нет ничего, кроме двух-трех предметов сломанной мебели, тощих, как скелеты, собак, незаметно исчезающих при его приближении, и впервые дает себе труд задуматься, почему люди, живущие здесь, в своей стране, так охотно выполняют поручения проезжих иностранцев, ловят для них рыбу, готовят еду и убирают за ними. Вероятно, от жары у него очень сильно болит голова, и сквозь пелену боли прекрасный пейзаж отступает и раскалывается на отдельные фрагменты — здесь вода, там горы, еще в другом месте горизонт, — а те, в свою очередь, распадаются на свои составные части — ряд форм, структур и линий, — которые не имеют к нему никакого отношения.

Когда он возвращается, ирландка сидит во дворе на пороге своей комнаты и курит сигарету.

— Я расстроена, — говорит она ему, — я только что вышла из себя и, думаю, наговорила немного лишнего.

Человек, которому она наговорила лишнего, это работающий в пансионате старик. Она заплатила ему, чтобы он постирал ей, он постирал, развесил выстиранное на веревке, но о том, чтобы снять и сложить высохшее, не позаботился.

— Неужели я требую слишком многого? — возмущается она, а потом улыбается и спрашивает: — Я зашла слишком далеко?

Я больше не могу сдерживаться, гнев, который накануне дал лишь небольшую вспышку, теперь вырывается наружу.

— Да, — говорит он, — вы зашли слишком далеко.

Она выглядит испуганной и смущенной.

— Но почему?

— Потому что он старик, быть может, втрое старше вас. Потому что он живет здесь, это его дом, а вы лишь заезжая гостья. Потому что вам повезло иметь деньги, чтобы заплатить ему за стирку, а самой валяться на пляже. Вам следовало бы стыдиться, а не считать себя правой.

Все это он произносит, не повышая голоса, но яростно, задыхаясь, собственный гнев пугает его самого. Она моргает и, кажется, готова расплакаться. Такая ярость из-за подобного пустяка! Он же гневается не столько на нее и даже не на других членов их компании, самую отчаянную ярость он испытывает по отношению к себе самому. Он виновен не менее, чем любой из них, он тоже безразлично проходит насквозь, ему тоже повезло иметь деньги, и никакая уверенность в своей правоте не оправдывает его. После того как ирландка поспешно уходит, он садится в сумерках у входа в свою комнату, и гнев его, остужаясь, сменяется страданием. Еще прежде, чем она возвращается и сообщает, что сходила к старику и извинилась, он понимает, что чары рассеялись — он больше не может оставаться одним из этих сибаритов, ему нужно двигаться дальше, дальше.

На следующее утро он уходит рано, на рассвете. В остекленевшем воздухе все расставлено по местам и неподвижно, по ту сторону бирюзовых вод озера виднеются горы Мозамбика. От служащего пансионата накануне вечером он узнал, что сегодня утром из Обезьяньей бухты отправляется паром, который пересекает все озеро в длину. Ему это нравится, он поедет в какой-нибудь город на севере, где его никто не знает. На обочине грунтовки он ждет автобуса.

Когда он прибывает в Обезьянью бухту, паром, опасно покосившийся на один бок, уже стоит у причала. Он покупает билет до Нката-Бей[7], что на полпути к северной оконечности озера. Пассажиров немного, большей частью это местные жители с корзинами и коробками.

Когда паром отчаливает, он подходит к перилам и вскоре видит проплывающие мимо острова Кейп-Маклира. Ему приятно прохладным ранним утром оказаться на озере в одиночестве. Спустя час или около того паром опять приближается к берегу и причаливает в Салиме, одни пассажиры сходят, другие поднимаются на борт. Он ждет, когда паром снова оказывается на середине озера, и начинает осматривать его. Это отдельный маленький мир с коридорами, лестницами, со своими ограничениями, правилами и медленно растущим населением. Он останавливается понаблюдать за толпой, теснящейся у окошка, через которое раздают еду. Лица, лица, все они ему неизвестны и все сливаются в одно. Но вот взгляд в сторону, и там они — трое его попутчиков из автобуса.

— Где вы были?

Они вернулись в Лусаку за визами. Это было ужасно. Им удалось договориться с каким-то местным жителем, чтобы он подбросил их. Оказалось, что двумя днями раньше кто-то устроился в его машине на ночлег в пустыне и был в ней убит, поэтому заднее сиденье, на котором двое из путешественников вынуждены были сидеть всю долгую дорогу, было покрыто засохшей кровью. В Лусаку они прибыли во второй половине пятницы и обнаружили, что малавийское посольство закрыто до понедельника, пришлось снять комнату в отеле и ждать. Теперь у них есть визы, и они намерены добраться как можно скорее до Танзании, а оттуда на корабле или дешевом авиарейсе до Европы. Двое из них, мужчины, уже давно путешествуют по Африке, почти девять месяцев, и мечтают вернуться домой.

Все это ему выкладывают постепенно, в течение дня. Вскоре после встречи они присоединяются к нему на передней палубе. На каждой остановке паром все больше наполняется людьми, и единственный способ застолбить себе место — поставить где-нибудь свой багаж. Сидя на солнышке и праздно болтая, он выясняет, что швейцарцы близнецы. Их зовут Алис и Жером. Француз, Кристиан, единственный из них, кто свободно говорит по-английски. Через него в основном и идет общение. Он рассказывает, что с Жеромом они познакомились в Мавритании и проехали вместе через Сенегал, Гвинею и Мали до Берега Слоновой Кости, откуда перелетели в Южную Африку. Там они провели два месяца, за это время к ним присоединилась Алис, а теперь они возвращаются домой.