Родительный падеж - Мила Иванцова

— Матерь Божья, царица небесная! Дай силы, помоги, сбереги!

Наталья поправила одеяло на Николке и вышла в коридор. Она присела на стул возле полочки с телефоном и набрала номер Ирины.

— Что случилось? — заволновалась та, услышав необычный голос подруги.

— Да, в общем, ничего страшного. Просто тревожно мне что-то. И еще…

— Да говори уже, не тяни! Я ж знаю, ты из-за ерунды так поздно звонить не будешь. Чего ты разволновалась? С малым все хорошо?

— Все хорошо. Я про нотариуса.

— Что? Ошибки в бумагах нашла?

— Да нет. Про ту, которая вас чуть не сбила с ног.

— Ну? Не понимаю.

— Ты ее не узнала?

— Нет. А кто это?

Наталья оглянулась, будто кто-то мог ее услышать в собственной квартире, прикрыла плотнее дверь в комнату, прижала трубку поближе ко рту и сказала:

— Это Николкина мать.

На Андреевском спуске близился к вечеру субботний весенний день. Небольшая компания молодых людей в странноватой одежде, которая выдавала их творческие наклонности, складывала свои вещи и собиралась покинуть парапет, на котором днем был разложен их товар — плетеные из цветных ниток и бисера фенечки на запястье, бисерные герданы на шею, кожаные пояса и браслеты с блестящими заклепками, эксклюзивно разрисованные чехлы для мобильных телефонов и небольшие белые листки с эскизами для татуировок.

Неподалеку от них еще оставался за своим стеллажом Саня — в народе Санчес, — продавец восточных ароматов и эзотерических сувениров, который щедро поджигал весь день специальные ароматические палочки, и ветер разносил по улице их пряный дымок. Он помахал рукой соседям, уже собравшим свои вещи.

— Ну, пока! Завтра будете?

— Нет, мы завтра на пленер в Пущу.

— На этюды, что ли? — переспросил Санчес.

— Ага! С шампурами, мясом и «Тамянкой»! — засмеялся, скрипнув кожаной курткой в заклепках, лидер веселой компании художников по прозвищу Зингер. Другие тоже засмеялись.

— Санчес, бросай этот фэн-шуй, отпросись у своего гуру и айда с нами! — мотнув головой, сказала миниатюрная девушка по прозвищу Гайка, и ее три десятка тоненьких косичек со старательно вплетенными в них яркими нитками с бусинами разметались во все стороны.

Рядом стояла темноволосая смуглая девушка, держа перекинутую через плечо полотняную сумку-торбу с папками бумаги, карандашами и красками. Она оторвала задумчивый взгляд от серого на фоне весеннего неба замка Ричарда Львиное Сердце и тоже улыбнулась:

— И правда, каждый день одно и то же, хоть бы раз учудил что-то нетипичное, вот взял бы и пошел с нами на шашлык! Или ты вегетарианец? Так мы идейных вегетарианцев уважаем. Пожарим тебе соевых стейков! — Ее брови взметнулись, и Санчес смутился.

— Да я бы охотно, Лей, но я — человек подневольный, реализатор, не то что вы — богема! Да еще и в воскресенье, когда самый выторг! Нет, как-нибудь в другой раз. А что празднуете? Или просто весенний пикник?

— А у Сервантеса на неделе был день рождения, так решили перенести на выходной, вот сегодня еще немного денег наколядовали — можно гульнуть! — ответил Зингер, закидывая на плечи видавший виды рюкзак.

Сам Сервантес, высокий, худощавый парень с длинными русыми волосами, перехваченными на лбу льняной полоской, и со старой гитарой за спиной, как-то безразлично пожал плечами, будто его это вовсе не касалось.

— Оба-на! — выкрикнул Санчес и забегал глазами по своему товару. — Сервант, поздравляю! Что ж ты молчал? Сколько тебе шарахнуло? На, держи на счастье, чтоб деньги водились! — Санчес посадил себе на ладонь небольшую керамическую жабку с монетой во рту и протянул ее имениннику.

— Спасибо! — произнес задумчивый Сервантес, взял жабку, посмотрел на нее внимательно и спросил: — Как думаешь, если ее целовать каждый день утром и вечером, станет девицей-красавицей, моей суженой?

Гайка и Зингер прыснули со смеху, а Лей посмотрела на него, будто знала больше других, и промолчала.

— Вряд ли, — ответил Санчес, — по условиям игры жаба для начала должна быть живой.

— Бееее! — изобразила отвращение Гайка.

— А как знать, кто из них живой, а кто нет? — все еще глядя на статуэтку, спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, Сервантес.

— Так! Хватит уже меланхолию разводить! Пойдемте, еще мяса надо купить на завтра, спустимся на рынок, там под вечер можно дешевле взять, что не продано, — энергично скомандовал Зингер, махнул рукой Санчесу и направился вниз по улице.

* * *

Леся Стоцкая, она же студентка-художница Лей, возвращаясь домой, знала, что, скорее всего, отца она застанет, а мама, как обычно, на работе. Хотя так было не всегда. Последние лет восемь-десять. Да, именно после третьего класса ее забрали от бабушка из Умани, и они зажили, как и должно быть, семьей — мама, папа и она — единственная их дочка. А перед этим родители проведывали ее на праздники, привозили гостинцев, какую-то одежду, иногда забирали в Киев, но тогдашнее их жилье было тесным и каким-то серым, а мама с папой уставшими и озабоченными делами. Денег лишних не было, очень уж хорошего настроения тоже. Отец был добрым, но каким-то тихим и второстепенным в семье, а мама, хоть и не демонстрировала этого, была и ее двигателем, и рулем, и горючим. Еще будучи маленькой, Леся ощущала за мамой молчаливую волю идти вперед, как и ощущала, что отец готов был следовать за женой. Хорошо это было или плохо, но уж как-то было.

Жизнь у бабушки Лесю не угнетала, разве что не хватало детского общества, и она иногда просила у родителей родить ей сестричку и привезти для компании, чтобы им с бабушкой было веселее. Родители почему-то не хотели, а бабушка говорила, что ей и так скучать некогда. Несмотря на все хлопоты, у нее всегда находилось время поговорить с внучкой, чему-то ее научить, что-то рассказать из своей жизни, и они не грустили, жили скромно, но душевно.

Говоря о зяте, бабушка, когда-то ведущий инженер-технолог химического производства, вздыхала и не скрывала, что не о такой партии для Светланы она мечтала, да уж как сложилось. Однажды даже вырвалось у нее, что Лесины родители когда-то разводились, но после рождения дочки сошлись опять, да так и живут.

Леся тоже в глубине души считала, что мама, сегодня уже заметный банковский работник, заместитель директора филиала, достаточно яркая, энергичная и умная женщина, достойна бы иметь возле себя более волевого мужчину — единомышленника и соратника. Ведь не каждый, пройдя, как она, постсоветские мытарства по базарам, нашел в себе силы на второе высшее образование, карьеру в новой сфере и мощный рывок в том возрасте, когда молодые уже наступают на пятки. Отца Леся, конечно, тоже любила, но, подрастая, понимала своим юным женским умом, что «хороший человек» — не профессия и что их семейная лодка не затонула только благодаря маминой воле и ее упрямой преданности мужу. Ясное дело, ни один ребенок не желает развала собственной семьи, но чем старше становилась Леся, тем чаще смотрела на родителей как бы со стороны и никак не могла ответить на вопрос, что же держит их уже больше двадцати лет вместе.