Родительный падеж - Мила Иванцова

— Так кто ж еще умеет так баловать и кормить своих внуков, как не еврейские бабушки?! — Ирина воздевает руки. — Внуки — это же их самый дорогой капитал!

Женщины улыбаются, прекрасно понимая, что для них собственные малыши тоже самое дорогое, как бы трудно ни было. Все пройдет, а дети — святое.

— Ой, Наташ, забыла с тобой посоветоваться! Помнишь, как-то мне подкинули работу из клиники — переводить инструкции к лекарствам с французского? Ну, полная коробка была упаковок с таблетками, платили теми же таблетками и разовыми шприцами — гуманитарная помощь чернобыльцам от французских пожарных, помнишь?

— Да, было такое, и нам перепало, помню. Так что?

— Ну, сегодня позвонили мне на работу из той больницы, говорят, через два дня снова приедут, просили помочь с переводом. Но теперь не с лекарствами, а надо с ними два дня поездить по области, помочь развезти одежду, продукты, лекарства по сельским школам и больницам — там же, сама знаешь, еще хуже, чем тут.

— Ну а ты что?

— Да я бы с радостью, но, во-первых, надо с работы отпрашиваться, а во-вторых, — инструкции ночами со словарем переводить — это одно, а с людьми — я и не знаю… И потом — у меня второй язык не в ходу, смогу ли, сколько уж лет после института?

— Да соглашайся, если отпустят! Что ты как белка в колесе, все бегом да бегом, хоть на новых людей посмотришь, пообщаешься, расскажешь потом мне, какие они, живые французы. — Наталья обняла Ирину. — Мне бы хоть издали на тех людей поглядеть — едут бог знает откуда, везут что собрали… Надо им наше горе? Соглашайся и не думай! Где не сможешь по-французски, там по-английски выкрутишься!

— Мама! Мама! Смотри, что мы нарисовали! — Маша протягивает матери лоскут белой ткани размером с альбомный листок, а на нем акварелью нарисована ваза с цветами.

— Ой, как красиво! Кто ж это тебя научил?!

— Это тетя Наташа! Мы рисовали цветы, а она нам помогала. Она знаешь, как умеет! — И Маша убегает, а через минуту возвращается и выкладывает на покрытом клеенкой кухонном столе рисунки Николки и Кати и два уверенно сделанных по влажной ткани натюрморта «от воспитательницы».

— Ничего себе! Наталка, так ты у нас талант?! Ты где-то училась или самородок? — не скрывает удивления Ирина.

— Да нет, я только мечтала учиться. Сама рисую иногда, как рука поведет. Простыня совсем протерлась, вот я и пошила из нее наволочку, а остатки порезала на кусочки, так и развлекались с детьми рисованием, надо ж их чем-то занять, — смутившись от похвалы, ответила женщина.

Через два дня, под вечер, Наталье позвонила взволнованная Ирина и быстро-быстро выдала кучу информации:

— Наталочка, выручай! Мы только вернулись в город, люди третий день в дороге, ехали почти без остановок, меняли друг друга за рулем, спали на тюках с одеждой, а с утра я с ними по селам езжу. Нас там в школе покормили обедом, а тут они, оказывается, ни с кем не договорились о ночлеге. Поэтому разбираем по домам к себе, пусть уж простят наш комфорт, но хоть помоются. Мы с Антоном берем одну супружескую пару во вторую комнату, еще у двоих мужчин есть тут знакомые, а один «ничейный» остался, не в больнице же ему ночевать? Не возьмешь на одну ночь к себе? Чудный дяденька, приличный, немолодой, в очках, уставший такой, что приставать не будет. — Ирина хихикнула. — А я за Машей заеду, его привезу, а утром наоборот — поменяю его на Машу, а?

Наталья оторопела от такой неожиданности, скользнула взглядом по квартире, увидела себя в зеркале шкафа — только от плиты, в фартуке и с волосами, сколотыми на затылке, а на полочке серванта — фото возле фонтана на Крещатике, последнее фото всей семьей.

— Кумочка! Не молчи, ответь хоть что-то, если нет, то буду звонить еще кому-то, может, мои соседи его примут. Но ты ж сама говорила: «хоть бы издалека на них поглядеть», — а тут тебе живой француз в дом, а ты сопротивляешься! А?

— Ну давай, — выдохнула Наталья и убрала прядь волос со лба.

* * *

— Потерпи, Светланка, скоро приедем, дома будет легче, — бормотал сидевший рядом с таксистом худощавый мужчина, обращаясь к женщине, которая молча полулежала на заднем сиденье.

Они ехали из больницы домой. На женщине была зеленая куртка — китайский дешевый пуховик, джинсы и вязаная шапка серого цвета с отворотом. Потом мужчина обратился к водителю:

— Эти базары… Это просто убийцы! Кто из нас готовился к такой жизни? Кто мечтал с шести утра зимой и летом таскать ящики с овощами и катать железные бочки с подсолнечным маслом, платить то рэкету, то ментам, не зная, что светит завтра?

— Ясно, никто не собирался. Я тоже это попробовал, — вздохнул водитель, — но не смог там, хоть и не овощи таскал, а продавал чужие джинсы. Скажете, что на такси не лучше? Но у меня впечатление, что я хоть двигаюсь, еду вперед, что-то делаю, а не сижу с удочкой, выжидая карасика, который никогда не станет золотой рыбкой. Но люди торгуют, ездят, возят — есть же надо. Иногда кажется, что вся страна превратилась в один большой базар. Может, кто-то и надолго там, но большинство надеется, что это только этап выживания. А вы чего из больницы? — тихо спросил водитель у пассажира, увидев в зеркало, что женщина прикрыла глаза и будто задремала.

— Потеряла ребенка. — Мужчина махнул рукой. — Мы, правда, и не планировали в такие времена, уже одна дочка есть, но раз Бог дал…

— Он хотел дать, — вдруг тихо с заднего сиденья отозвалась женщина, — но передумал. Наверное, ошибся адресом. Потому что мы — плохие родители. Одну уже бабушка нянчит в Умани, пока мы тут на базаре, куда нам еще второго? — Она помолчала, неотрывно глядя на обивку потолка салона, а потом добавила: — От работы кони дохнут… А женщины выживают, хотя иногда теряют детей. Если я слягу или сяду дома с детьми, разве ты, Максим, нас прокормишь?

Последняя фраза прозвучала спокойно, но как приговор мужу. Тот промолчал, потом полез в карман, достал пачку сигарет, однако закурить не решился.

* * *

Вечеринка по поводу Восьмого марта на работе у Ирины уже заканчивалась. В офисном коллективе из двенадцати человек — семь женщин. Собираются так «неформально» нечасто, разве что на Новый год и на Восьмое. Поздравления, цветы, небольшая премия, стол, бутерброды, свои огурчики-помидорчики, шпроты, фаршированные яйца, колбаска, чай, домашняя выпечка, шампанское-водочка-тосты единят трудовой коллектив. Он, зародившись одним из первых кооперативов, продирался, наперекор всем трудностям, к воплощению мечты директора Степана Лозового — сети производителей и реализаторов цветочной и садовой продукции.

Шеф был лет на пять старше Ирины, успел уже испытать разного, имея за плечами высшее образование и даже кандидатскую степень, как и ее Антон, но откуда-то взялись у него движущая энергия и воля к победе. Начинал с собственных теплиц и ранней редиски, потом завел контакты с поляками, венграми, французами, которые импортировали в страну семена и посадочный материал, учился у тех, кто уже наладил подобное дело, спотыкался о таможенные и налоговые преграды, но шел с коллективом вперед.